Петр Михайлович облачился в пижаму и, взяв под мышку кипу газет и журналов, пошел следом за сыном. Это был тучный, широкогрудый мужчина с вялыми, неторопливыми движениями. Венчик седых волос на крупном породистом черепе, густые брови, торчащие, как иголки у ежа, утомленные глаза, лишь изредка вспыхивающие, словно угли под пеплом, свидетельствовали о человеке некогда энергичном, решительном, а сейчас — равнодушном ко многому, уставшем от бренной жизни.

Петр Михайлович медленно опустился на шаткую раскладушку и поморщился, точно от зубной боли.

— Сходи к коменданту, пусть поменяет это старье. — Петр Михайлович выпятил круглый живот и ткнул пальцем в брезент. — Скрипит так, что мозги лопаются.

— Если хочешь, ложись на мою.

Петр Михайлович раздраженно махнул рукой.

— Тебя просить — все равно что с сосной разговаривать.

Бросив на траву газеты и журналы, он отправился к коменданту.

Владимир долго смотрел отцу вслед. Все ему не так. Ворчлив стал, как старая барыня. То — принеси, это — подай...

Воротился Петр Михайлович минут через пятнадцать. И не один, а с комендантом Бузуновым. Тот держал новенькую алюминиевую раскладушку, еще не распакованную, а носовым платком утирал красное лицо.

Владимир разделся и лег на живот, упершись подбородком в локоть. Лениво отмахнулся от назойливого овода... Солнце пригревало все сильнее, пахло водорослями, вода у берегов кое-где цвела, была темно-зеленой от глянцевитой ряски, над которой летали стрекозы.

Словно иной мир... Интересно, что сейчас делает Виноградова? Настырная особа, но симпатичная... А Петрунин, конечно же, в дренажной шахте. Тяжело ему одному... Ну, а что же все-таки происходит в моей жизни? Откуда эта непроходящая грусть? «Вперед бы я тебя пустил, но за спиной не оставил». Это Коля Сочнев сказал, начальник отряда на первой практике, а он слов на ветер не бросал. Но почему, почему он так сказал? Да-а, тот полевой сезон надолго запомнится. И Сочнева тебе никогда не забыть, и ту страшную термокарстовую воронку, где все произошло... Но все-таки: почему Коля так сказал, когда делился последним сухарем?

Сквозь дрему Владимир услышал, как к отцу подошел профессор Теплицкий, и спустя несколько минут загремели шахматы.

— Ну, достопочтенный Петр Михайлович, держитесь! Сегодня, батенька, я с вами расквитаюсь сполна, вот увидите...

— Посмотрим, посмотрим... Ваш ход, Никанор Федорович.

— Я всегда готов. Прошу!

Горьким был теперь вкус ржаного сухаря... Солнце зашло за тучу. За все в жизни надо расплачиваться жизнью. Отбери он, Владимир, пробы воды из этого коварного термокарста на неделю раньше, когда лед еще был крепок, и Коля Сочнев не полез бы туда! И не было бы на маленьком кладбище в далеком заполярном поселке геологов еще одного деревянного памятника с красной звездочкой на верхушке... А теперь — нет покоя. Нет и никогда не будет. Все взаимосвязано... Мир тесен, и жизнь одна.

Отдыха душе не было.

Перед самым обедом, когда Владимир сварганил на газовой плите походный суп, к домику подошел как всегда безукоризненно одетый и самоуверенный научный руководитель его диссертации Игорь Николаевич Боков.

— О-о, да вы, Владимир Петрович, работаете, как заправский шеф-повар, — улыбнулся он, растягивая тонкие, бледные губы.

— Стараемся... Присаживайтесь, пожалуйста. Я сейчас позову отца — и будем обедать.

— Спасибо... Через полчаса я зван в гости к нашим соседям — кибернетикам.

Гость пошел к шахматистам. Окинув быстрым взглядом расставленные на доске фигуры, похвалил позицию белых, то есть Теплицкого; поинтересовался, отчего никто не идет купаться. Солнышко светит, вода — теплая, чистая. Во-он ее сколько — целое море...

— Да, вода действительно хорошая, — отвечал рассеянно Петр Михайлович, уставившись в доску. Потом поднял голову, с чуть уловимой усмешкой добавил: — И ее тут действительно много. Но — пока!

— Почему «пока»? Вы снова все о том же...

— Вот именно, — вздохнул Петр Михайлович. — Запасы воды на земле все время уменьшаются. Чтобы постирать тонну белья, мы тратим пятьдесят тонн пресной воды. На тонну стали уходит восемьдесят шесть тонн воды. А как добываем уголь? Тонна угля требует трех тонн воды! Роскошно, не правда ли?

— Овчинка стоит выделки...

— Не знаю, не знаю... В угольной промышленности новшеств много, но не все они нужны. Кое-кто хочет быть оригинальным. Есть у нас марганцевые карьеры, бокситовые, вольфрамовые, а вот угольных — уже нет. Переименовали в разрезы. А какая, простите, разница между карьером и разрезом, а? Да никакой! Но зато хочется Ване чем-то отличиться от Пети... А не лучше ли тратить энергию не на словесные выкрутасы, а на экономию воды при добыче угля, а?

Проблема водных ресурсов была любимым коньком Петра Михайловича. На эту тему он мог говорить часами. Владимир во многом был солидарен с отцом. В печати сообщалось: в американских штатах Техас и Колорадо уровни подземной воды понизились за последние годы на целых 150 метров. А у нас? У нас такая статистика — за семью печатями. От кого только прячем? От себя же!

Профессор Никанор Федорович Теплицкий потер пальцем широкий подбородок. Надо было делать ход, но он не спешил, прислушивался к разговору.