Но нет.

Будто выключатель щелкнул внутри него, его огонь превратился в лед.

— У меня нет времени на твою никчемную ерунду, — произнес он. — Ты не более чем грустная маленькая сучка из уродской семьи. Вы все можете гнить в аду, и я помогу тебе отправиться туда. — Его пауза причиняла мне больше боли, чем могли бы дать руки. — Но это случится не сегодня. Точно не тогда, когда ты просишь об этом.

Моя губа продолжала дрожать, а холод в его глазах морозил меня изнутри. Я молчала, когда он отошел от меня, на его губах блестела усмешка.

— Наслаждайся своими вздохами, малышка, — сказал он. — Однажды я приду за тобой. А пока продолжай разыгрывать свою маленькую жалкую игру, причиняя себе боль.

Мне хотелось умолять его остаться, хотя это было безумием поверх всего безумия, и не имело смысла для моей души. Но я не стала молить его ни о чем. Лишь собрала воедино достаточно чувства гордости из маленьких кусочков своего сердца и молчала, пока он уходил. Я наблюдала за его уходом, а грудь стали разрывать всхлипы.

Он даже не оглянулся.

Я вздрогнула, когда парадная дверь с грохотом закрылась за ним, и в этот момент из груди вырывались рыдания.

И, как и предсказуемо, вскоре из моего клатча появился кокаин.

Люциан

Эта сучка так крепко засела в моих мыслях, что я даже не понимал, что творится у меня в голове, когда покидал это занюханное здание. Я вышел на улицу, надеясь, что за мной увяжется какой-нибудь подлый урод, и я смог бы врезать ему и заставить того страдать.

Но нет. Был только я — блуждающий по Даунтауну ранним утром, едва осознавая происходящее вокруг, пока шел по городу.

Это все из-за нее. Ее жалкая маленькая душа молила меня о покое. Ее пылающее сердце рвалось наружу, даже в моменты ее слабости. Ее страх… такой красивый. Ее глаза… такие большие и полные боли.

Ее потребность в прикосновениях и боли, сливаясь воедино, уносили ее к вершинам.

Илэйн была мазохисткой, я знал это, даже если она сама не догадывалась об этом.

Она выражала свою потребность в освобождении через боль к травмам, которые загнала в глубины своей души, но девчонка ошибалась. Я повидал достаточно любящих боль шлюх, чтобы понять, кто она. Она была одной из них. Я бы поставил на это все свое состояние.

Выпуклость в моих штанах явственно показывала мне, насколько отчаянной та была на самом деле. У нее был потенциал стать лучшей из лучших, я чувствовал это с каждым ударом своего развратного сердца.

Но нет. НЕТ. Она была Константин. Ее боль должна была быть связана с моим удовольствием, а не с ее.

Я знал, что в «Буйных радостях» будет пусто, и даже если бы это было не так, это не сняло бы зуд, который вызвала во мне Илэйн Константин. Я мог бы вызвать молоденькую девушку, чтобы причинить той боль, выбрав любую шлюху на свой вкус, но это тоже не уняло бы его.

Я мог бы даже подцепить женщину на улице и поиграть за наличку с совершенно незнакомым человеком, но не сделал этого.

Я не сделал ничего, просто шел сквозь ночь, пока солнце, наконец, не поднялось над домами. Я не делал ничего, только думал об Илэйн Константин и адском огне, который мне нужно было обрушить на ее семью.

Мне бы хотелось никогда не видеть эту сучку вблизи. Я жалел, что не преследовал Тинсли Константин, как собирался изначально в тот вечер. Причинить боль девочке в ее день рождения в резиденции семьи Константин было бы ударом в сердце всего ее генеалогического древа. Безумным ударом, но давно заслуженным.

В Нью-Йорке кипела воскресная утренняя жизнь, когда я, наконец, пришел в себя и позвонил Хантеру Спарро. Он все еще лежал в постели, когда ответил, его голос был невнятным из-за явного похмелья. Я мог читать его за километр.

Это то, что с тобой делала дружба в течение большей части жизни, конечно. Она позволяла вам понимать друг друга так же хорошо, как вы могли понимать себя.

Я услышал рядом с ним женский голос, простонавший «кто это?», и понял, что это должно быть повторное завоевание, учитывая тон, которым она задала вопрос. Вольность. Вряд ли это обычное явление для плейбоя. Он редко ласкал одну и ту же киску дважды.

— Я еду, — сказал я ему, и он тяжело вздохнул.

— Какого хера, Люк? Только восемь утра.

— Я сейчас приеду, — повторил я. — Убери эту сучку из своей постели, ладно?

— Конечно, как скажешь, — проворчал он и повесил трубку.

Я поймал такси, прекрасно зная, что к тому моменту, как я приеду, шлюхи уже не будет. Конечно же, Хантер расхаживал по своей гостиной, одетый только в какие-то низко сидящие штаны, когда я переступил его порог.

Я опустился на его диван и вздохнул, когда он потер глаза и уставился на меня.