Потерявшая терпение льерда Ланнфель сорвалась с места.

Размахивая руками и истошно вереща, принялась выкладывать мужу свои догадки, перемежая их слезами, обвинениями и угрозами.

— Так вот что, дорогой мой Приезжий! Ничего она не получит, ясно? Может, там у вас и любовь была до самого потолка, а может, и дитя имеется… Однако, тебя я НЕ ОТДАМ! Ясно? Тебе понятно? Сбежишь, поеду за тобой следом. Разыщу и прибью, аки клопа. И ей, тварюшке этой, волосы повыдергаю! Ты мне НЕ ИЗМЕНИШЬ! Понял?

С трудом вычленив из сумбурного потока истерических воплей смысл, Ланнфель внезапно… расхохотался.

Заставив супругу ненадолго оторопеть от этого смеха, шагнул к ней. Сдавив в объятиях трясущееся, всхлипывающее, вырывающееся тело, крепко прижал к себе жену.

— Ох, Серебрянка, — жарко прошипел в пушистую макушку, ощущая странное торжество и какую — то внутреннюю удовлетворенность — Ты ерунду придумала. Нет у меня никого, Эмми. Нет, дорогая моя. И не будет. Никогда. Это я уж точно знаю. Слышишь? Не плачь, нельзя тебе так… волноваться. Эмелина! Я кому говорю?

Не в силах вывернуться из тяжелого кольца рук, льерда что — то пробурчала в грудь супруга.

— Выпущу, когда успокоишься, — без особого труда поняв её, шипением ответил, плавя изумруды своих глаз иномирной, болотной жижей — Успокоишшшься… Придешь в себя. Пообещаешь, ну… хотя бы не вопить на весь дом.

Обдав всё тело льерды тем самым, пряным жаром, сильнее сомкнул кольцо рук, обнаженных до локтей, и уже покрывшихся уверенными, зелеными пластинами тугой чешуи.

— Ревнуешь! — подытожил почему — то радостно — Мне нравится. Мне всегда это очень нравится, Эмелина Ланнфель…

Чувствуя становящийся вязким воздух, уже начавший забивать горло и грудь, Эмелина резко рванулась прочь из опасно сдавившего её кольца.

Тщетно. ТЩЕТНО…

— Ладно, — полузадушенно, примиряюще запиликала она, стараясь придать голосу ласковый оттенок — Ну же, Диньер! Ну, хорошо. Если там у тебя никого нет, тогда зачем же ты хотел ехать один? Ведь хотел же, правда? Ты вот сейчас сам ска… зал… Пусти, пожа…

Его руки слегка ослабли.

Зверь пока не решался отпустить жертву, будто размышляя, что ему делать далее…

Подобным образом с пойманными зверьками забавляются кошки и некоторые змеи.

Например, садовые «зеленоглазки». Эмелине, много раз видевшей эти игрища, такое было доподлинно известно.

Иногда добыче удавалось улизнуть от мелкой, но сильной и верткой, жестокой змеи. Для этого пойманная и уже приговоренная к съедению мышь или лягушка просто напросто прикидывалась мертвой. «Зеленоглазка» тут же теряла к ней интерес. Охотника, ей подобного, привлекала только живая, ещё дышащая еда.

— Всё очень просто, Эмми, — поддаваясь ласковому тону, руки Ланнфеля из горячих постепенно становились просто теплыми, а жесткие пластины уже почти все спрятались под кожей — Не хотел говорить всего, ну уж ладно. Слушай. Всё дело в том, что я когда — то, очень давно… сильно навредил одному из близких друзей Саццифира. Слышала о министре Каднизе? Слышала. Ну хоть что — то ты знаешь… Так вот. Ему. Вернее, даже и не ему, а его старшему сыну. Именно за это я и оказался в Каземате, Серебрянка. Что смотришь? Я очень легко отделался, Саццифир меня выручил. Спас от казни. И вот, поскольку я ему остался обязан, мне надо ехать. Тебе — нет.

Воодушевленная сменившимся настроем супруга льерда вопросительно посмотрела на мужа:

— Но ведь сказано в письме «с супругой», Диньер. Значит…

— Значит, ты остаешься дома. Всё это никого, кроме меня, не касается. После праздников отвезу тебя в Бильер. Сам же поеду к Саццифиру. В Ракуэнскую Академию. Не переживай, никаких баб там уж точно нет. Да даже, если б были… на хрен бы я был им нужен? Видишь ли, дорогая моя… Как постепенно выясняется, нужен я, по всей вероятности, только тебе…

Поцелуй долгий, тяжелый, коричный и пряный накрыл губы Эмелины.

И, начав уже таять под его напором, подобно последнему снегу под весенними, яркими лучами, льерда Ланнфель подумала о том, что…

…завтра, чтоб не откладывать, они всё же навестят папашу. Нужно выполнить данное ему обещание. Да и потом, она, Эмелина, очень скучает по отцу! И по братьям, которые наверняка уже гостят в Бильер.

И следующее отметила в памяти льерда, успев до того, как жар заставил её тело закипеть. «Пламя страсти», как называли это в тех самых, любимых ею дешевых романчиках…