С этими словами Патрик всучил Мартину опустошённый бокал. Резко просветлев, Мартин замер в ожидании того, что Патрику как пьющему гостю обязательно предоставят спиртное, да хоть бы и самогон, на тот момент Мартину было уже далеко не до изысков. Однако Патрику даже не предложили ничего подобного.

Нисколько не обидевшись на подобное негостеприимное отношение, Патрик покорно наполнил свой бокал «чудо зельем», не забыв проявить чуткую заботу и о пустующем бокале Мартина.

– Выпей-ка квасику, племянничек!.. Ты ж моя гордость! – ехидно заявил Патрик, протягивая Мартину, бокал и поспешно чокнулся с ним.

«Ученная красноречивая гордость» тотчас же скорчила кислую мину, крайне возмущенно села на насиженное место и с нескрываемой брезгливостью отставила подальше от себя наполненный до краев бокал, а вскоре, скрестив на груди руки, вперила в Патрика искрящийся антрацитовый взор, а в скором времени под столом раздался крайне недовольное постукивание мыска туфли. Однако Патрик был всецело поглощен утолением своей жажды. Осушив же бокал до дна, он пребольно хлопнул Мартина по спине.

Мартин было болезненно дрогнул, но геройски стерпел, а глянув на Патрика, демонстративно поджал губы и доходчиво моргнул, после чего отвернулся и принялся изображать полную непоколебимость.

– Да встань ты!.. – задорно сказал Патрик, посмеиваясь в светлые усы.

Мартин не тронулся с места, а очередной хлопок по спине лишь добавил пущей непоколебимости к его отчужденной невозмутимости серо-зеленого лица.

– Ну чего стесняешься? – продолжал подзадоривать Патрик, – Подойди к своей нареченной! Не бойся!..

В ответ на третий хлопок, раздался грозный скрежет зубами, бледное лицо тотчас зашлось серо-зелеными пятнами, искоса глянувший сапфировый взор, заискрил сиреневой яростью. Мгновением позже Мартин во все глаза устремился в свою абсолютно чистую тарелку и отрешенно запел какую-то бредовую песню про чью-то наречено-обреченную. Однако насладиться вволю своим песнопением Патрик ему не дал. Не успел Мартин дойти до кровавой кульминации своей трагической песни, как под ехидное хихиканье «шумных трезвенников» был поднят за шкирку могучей сильной рукой.

Со словами «Да хватит тебе зеленеть!» Патрик властно потащил его в сторону той самой «наречено-обреченной», где Староста Фрэнк уже вовсю поднимал «разукрашенно-разнаряженный эталон застенчивой скромности».

Вскоре под вкрадчивый шепот и ехидные усмешки отчаянно упирающийся Мартин был вплотную придвинут к в конец зардевшейся Элизабет, от вида которой испуганно дрогнул и замер с сиреневым ужасом широко распахнутых ярко-синих глаз.

Староста Фрэнк соединил нервно дрожащую руку с застенчивой рукой Элизабет, сжав до хруста для пущей крепости и довольно улыбнувшись, отошел в сторонку.

Пока что Мартин отходил от болевого шока, силясь вернуть отнятую подвижность пальцам, Староста Фрэнк заговорщически кивнул Патрику. Кивнув в ответ, Патрик протянул грубую натруженную руку. Далее последовало крепкое мужицкое рукопожатие, во время которого к ним подбежала взволнованная и зареванная Луиза и протянула ломоть ржаного хлеба, возлежащий на расшитом полотенце.

Взяв ломоть свободной рукой, Староста Фрэнк разбил им затянувшееся мужицкое рукопожатие, а после с ликующим видом устремил серый взор на резко притихших «шумных трезвенников», как видно в ожидании бурных оваций, однако заместо оных вдоль стола пробежал лишь вкрадчивый шепоток.

Озадаченно поморгав на «шумных трезвенников», Староста Фрэнк перевел взор на отчего-то нахмуренного Патрика и, немного подумав, посмотрел на свежезасватанных.

Одинокой брошенкой стояла его раскрасавица Элизабет. Все с той же скромной застенчивостью опускала она свои прелестные ресницы, старательно заливаясь нежным девичьим румянцем, а в метрах в двух от нее, подбоченившись о подоконник, гордо возвышался Мартин. Самодовольно улыбаясь, искоса поглядывал он на происходящее и все поигрывал пальцами правой руки, волнообразно сгибая и разгибая их. Заметивши же на себе внимание Старосты Фрэнка, он лукаво усмехнулся и демонстративно скрестил на груди руки, причем, покоящаяся на правом локте левая кисть была зажата в доходчивую фигу.

Завидев это, Староста Фрэнк моментально уподобился Патрику, на что Мартин лукаво улыбнулся и красноречиво пожал плечами. Хмурое лицо Старосты Фрэнка сделалось чернее тучи.

Тем временем вкрадчивые перешептывания «шумных трезвенником» стремительно превращались в гоготню осуждающего негодования.

– Вот, и пошутить еще горазд! – вдруг заслышался оживленный голос Патрика, – Не зять, а золото!

Гоготня враз сменилась на дружелюбный хохот. Хмурое лицо Старосты Фрэнка тотчас же просияло, искрясь в лучезарной улыбке седины густых усов.

– Ну что же, – с не меньшим оживлением произнес Староста Фрэнк, полюбовно смотря на Мартина, – За молодых!..

«Шумные трезвенники» встретили это предложение бурным ликованием и разом хлопнули из бокалов.

Звонко чокнувшись, Патрик со Старостой Фрэнком выпили стоя, Луиза утерла вновь выступившие слезы и слегка пригубила, «разукрашенно-разнаряженный эталон застенчивой скромности» смущенно заулыбался и, низко опустив украшенную голову, припал густо напомаженными губами к краю своего бокала.