Шрифт:
Мелодия ширилась, крепла, распадалась на отдельные искристые ручейки и вновь сливалась в один общий поток. И где-то уже слышались голоса птиц, зверей, шум рек, грохот прибоя, свист ветра, рев пламени…
Солнце, вновь выглянув из-за туч, полыхнуло золотистым огнем, слепя глаза.
«И вот, на небе великое знамение: жена, облаченная в солнце; под ногами ее луна; на голове ее — венец из двенадцати звезд.
Она имела в чреве и кричала от мук рождения» [15] .
15
Апокалипсис, 12:1–2.
Это — грех, говорят христиане. Рождение — грех. Все телесное — грех. Но почему тогда в книге, чтимой ими самими — и не просто чтимой, ею завершается вся Библия! — рождение названо в одном ряду с солнцем, луной и звездами? Почему?
— О государь! — обратилась к Ингвэ Галадриэль. — Еще не все сделано. Негоже быть королю без королевы!
— Уж не ты ли хочешь ею быть? — улыбнулся он.
— О нет, государь! Я уже дала клятву, и муж мой — не король. Выбери из тех, кто еще не связан обетом!
Аннариэль демонстративно встала рядом с Хугином. Вперед вышли четверо девушек, облаченных поверх одежды в белые простыни. И каждая из них держала в руке кружку с вином.
Рыженькая игриво подмигнула. Но Ингвэ смотрел не на нее, а на ту, черноволосую, что стояла с ней рядом. Вся она, с головы до ног, как-то сразу ударила его по сердцу. Не задумываясь над тем, что он делает, Ингвэ шагнул к ней, взял из ее рук кружку и, отпив, протянул ей свой кинжал.
— Черт бы побрал Коптева! Это ж Люська-хоббитша! — прошептал Митрандир. И вдруг, внезапно поняв, что нужно делать, он громко произнес:
— Ведомо нам из предсказаний, что роду Лусиэн, избранной в жены нашим государем, не дано иссякнуть до конца времени. Да будет также ее род родом всеэльфийских королей!
Лусиэн и Ингвэ смотрели в глаза друг другу, и в них отражались солнце и светила. Их ладони соприкасались на клинке кинжала, и в самой глубине их сердец медленно закипала мощь древних сил.
А там, за лесом, в большом и ненастоящем мире люди в строгих костюмах говорили умные слова, такие красивые и такие бессмысленные.
Но эти двое не пойдут за ними. Зачем? Они лучше останутся здесь и будут стоять, касаясь друг друга. Ибо нет Бога не-Творца, и нет Творца без любви к Творению.
И если миром правит не Любовь — то кто же?
Тот, ненастоящий, мир проходил, а они стояли. И, когда он пройдет совсем, они все равно будут стоять. Рядом. Вместе. Всегда.
И над их головами звучали древние слова, простые и крепкие, как любовь и смерть:
— Здесь и сейчас, отныне и навсегда, в этом мире или ином, в этом обличье или ином, под этими именами или иными — путь ваш один на двоих, меч один на двоих и чаша одна на двоих!
Смерть Бездны
Бездна распадалась на глазах. Невообразимо огромные глыбы отрывались и падали внутрь. «Пламя» и «Звездный свет» из последних сил волокли за собой «Морскую деву» и «Блистающего». Два каната из шести уже лопнули. Четыре оставшихся пока еще держались.
Но, даже умирая, эта дьявольская воронка продолжала высасывать силы и душу. То и дело моряки сменяли друг друга и уходили в трюм, под защиту бортов, но все меньше оставалось тех, кто еще был способен держаться на палубе. Сил вырваться уже не было. Оставалось одно — идти до конца…
А за кормой, в рушащуюся Бездну медленно и плавно входила гигантская ступенчатая пирамида, с окованным искрящимся алмазным льдом подножием, увенчанная ярко пылающим на ее вершине огнем, с грозными башнями на каждом ярусе — Небесный Город, непревосходимое чудо древней и высокой магии. А за ним — «Край света», «Звезда надежды», «Небесный алмаз» — весь флот Мидгарда. И драконы с их всадниками, парящие над корабельными мачтами.
«Морскую деву», как и в прошлый раз, вела Нельда. Тилис вел «Блистающего», повторяя каждое ее движение. Нет, он совсем не был опытным мореходом, но он слишком хорошо знал Нельду, и никто лучше него не смог бы предугадать, куда «Морская дева» двинется мгновение спустя.
И, если бы кому-то вздумалось натянуть между их бортами тончайшую нить — она осталась бы целой, несмотря на то, что схлестнувшиеся силы то и дело сотрясали оба корабля от киля до верхушки мачты.
А впереди уже виднелось отверстие — то самое, через которое тогда вышла Нельда и с которого час назад четыре корабля начали размыкать плетения. Еще немного, и…
Серо-тусклое солнце моргнуло в последний раз и погасло, как гаснет электрическая лампочка, если оборвать провод.
— Уходим!