Через сорок одну минуту в старинном особняке на противоположной стороне земного шара пожилой человек в строгом костюме с усилием произнес:

— Люди, способные сбрасывать атомные бомбы на свои же города, тем более способны сделать это и с чужими. Мне тяжело было принять это решение, но все же я поступаю так, как мне подсказывает моя совесть и мои понятия о добре и справедливости. Россия должна быть стерта с политической карты мира!

И по обе стороны океана — сначала по одну, а несколько минут спустя по другую — из глубоких бронированных шахт вынырнули тупорылые тела баллистических ракет.

Города вспыхивали, как свечи. Горело все, что могло гореть — дерево, пластик, асфальт, арматура. Тысячи исполинских костров сливались в один, и колонны пламени с торжествующим ревом устремлялись вверх, замазывая черной сажей небо и солнце. А вокруг порхали ночными мотыльками столбы, крыши, автомобили, вагоны — и тут же истаивали во всепожирающем пламени. В реках бурлили струи кипятка. Земля раскалывалась под чудовищными ударами, хороня заживо тех немногих, кто пытался пересидеть катастрофу в ее толще.

Пожрав все, что могло служить ему пищей, огонь умирал, и воцарялась Великая Тьма. И это было кощунственно похоже на гайдновскую «Прощальную симфонию», ту самую, где музыканты, доиграв свои партии, один за другим гасят свечи и уходят…

Свечи гасли. На Земле становилось все просторнее. Россия была стерта с политической карты мира.

И все остальные государства — тоже. Даже те, на которые не упало ни одной бомбы, все равно были обречены.

Токио и Шанхай, Мадрас и Бомбей, Рио-де-Жанейро, Гавана, Кейптаун — все, все они будут сметены невиданными доселе ураганами. Тяжкие удары землетрясений уничтожат тех, кто далек от моря. Лютые морозы убьют тропические леса. А те, кого не погубят ни холод, ни голод, ни жажда, ни радиация — умрут от страха и отчаяния.

Храм Сергия Радонежского корчился в пламени. Раскачиваемый огненными смерчами, мерно гудел бронзовый колокол.

Бамм! Бамм! Бамм!

Не на молебен он созывал. Ибо много служили молебнов, но это не помогло.

Бамм. Бамм. Бамм.

И не было под колокол венчания Агнца и Невесты Его. Ибо не в храме сочетались он, но в Духе и Истине. А те, другие, торопливо приготовившие себя — Агнец даже и не взглянул на них. Ибо те, кто называл себя апостолами, были лжецы, и церкви их суть собрания нечестивых.

Бам… Бам… Бам…

Раскаленный колокол звучал все глуше и глуше. Все, что он еще мог — это отпеть себя. И он пел, пел, пел, все более и более накаляемый адским огнем, пока, наконец, не разбился вдребезги, упав наземь с двенадцатиметровой высоты.

Все горело, рушилось, гибло. Все проваливалось в пустоту форм, давно уже лишившихся бессмертной своей сущности.

Да не будет!

— Смотрите! Падающая звезда! — радостно засмеялась Луинирильда, глядя в окно.

— Загадай желание! — толкнул ее в бок Митрандир. — Ого! Еще одна! И еще! Да какие яркие!

— Метеорный дождь? Сегодня? Да ведь этого не может быть! — Хугин, поперхнувшись чаем, торопливо схватил ватник и выбежал на крыльцо.

— Побежал звездочет звезды пересчитывать, — усмехнулся Митрандир. — Вот ему зимой тут будет раздолье! Таких звезд, как тут, над городом никогда… Эй! Кто там стол трясет? А…

Из-за горизонта быстро и плавно поднималось гигантское облако, полыхающее нестерпимо ярким огнем.

— Это же… — Митрандир, задохнувшись от ужаса, метнулся к противоположному окну, несколько секунд оцепенело смотрел в него, затем, будто очнувшись, схватил шапку и помчался на улицу, забыв закрыть дверь.

Когда-то, еще в детстве, он обломал головки у целой коробки спичек и засунул их в жестяной калейдоскоп вместо стекляшек. То, что он тогда увидел, запомнилось ему на всю жизнь. Костры, факелы, протуберанцы, кометы чертили свои причудливые пути, сходясь и вновь распадаясь в феерическом танце Огня.

Вон там, на востоке, полыхнул Корчев. Чуть дальше и ближе к северу — Пошехонск. А вон еще, и еще, и еще! В огненном калейдоскопе вспыхивали все новые и новые спички. Длинные тени перекрестили снег во всех направлениях. И каждый незатененный клочок полыхал так, что смотреть на него было невозможно.

А там, на западе, высоко в черном небе вырастал еще один ярко-огненный гриб — погребальный костер Тьмутаракани…

Женщины плакали в голос. Митрандир, не мигая смотрел в адское пламя, и по его щекам текли слезы. Больно видеть, даже издали, как горит дом, где ты провел много дней и ночей — пусть даже он и не принадлежит более тебе…

Облака, медленно угасая, становились черными. Зловещее багрово-алое зарево, охватившее добрых две трети неба, освещало их снизу. Земля все еще продолжала подрагивать, и из-за горизонта доносились далекие громовые раскаты.