Шрифт:
– На каком основании? – Это были первые и единственные слова, которые произнёс Виктор за всё время его тирады. Эли видела, что он слушал Оливера со вниманием, а серде её заходилось от страха и боли. Правильно говорила Лайна – она боялась всё вспомнить, она всего боялась и потому везде и всегда виновата. О, если бы она сразу рассказала Виктору про Оливера, скольких бы проблем можно было избежать!
– На основании того, что Эли сама просила меня о разводе несколько месяцев тому назад. И говорила, что просто боится задать вам этот вопрос. Но так вот теперь я спрашиваю за неё. – И Оливер прямо смотрел на Виктора. Лицо его горело. Вот сейчас. Сейчас Виктор прогонит её и никакие слова уже не помогут. Наверное, он думает… Что он думает, она не могла понять. Но на несколько минут её сердце замирало от страха.
– Но сейчас, насколько я понимаю, она изменила своё мнение, - И Виктор посмотрел на неё так, что её сердце на секунду замерло, а потом забилось быстрее.
– Да, - кивнула Эли. Один взгляд Виктора, всего один лишь взгляд придал ей сил.
– Да, почему ты слушаешь его?! Скажи мне, Эли! – Оливер смотрел на неё умоляюще. Так, что никто другой бы не выдержал. А ей было грустно. Тоскливо, больно, тяжело, понимать, что она сама во всём виновата, сама дала ему всякую надежду. И теперь сама за это расплачивается. А значит пришло время это закончить.
– Потому что я люблю его, - тихо ответила она. И даже сама не поняла, что произнесла эти слова. А потом осторожно посмотрела на Виктора. Он стоял молча, так, словно его это и вовсе не касается. Незыблемый и спокойный, как скала. Тогда как Оливер являлся бушующим морем. Куда погонит его ветер, туда он и плывёт. От её слов он даже застыл на мгновенье, а потом не выдержал:
– Ты… ты любишь этого сухаря?! Эли, ты с ума сошла?! Ему же всё равно! – Оливер даже подпрыгнул от удивления.
Сухарь. Да. Эли было мучительно стыдно, потому что она сама до недавнего времени именно так и думала. Но сейчас она знала, что это только маска. Что Виктор замечательно держит себя в руках. Она посмотрела на него. О, он не сухарь. Никак. Но те, кто не знают его, да, пожалуй, они могли так думать.
Виктор стоял спокойно и молча и смотрел то на неё, то на Оливера. И только в глазах его полыхало пламя. Такой пожар, который был, наверное, больше того, что пожрал его угодья. И Эли потупилась, чувствуя, как сгорает в этом пламени. И просто прижалась к мужу. А он, вот уж странное дело, даже не оттолкнул её.
Оливер несколько минут смотрел на них. Потом скривился, словно от зубной боли и выплюнул:
– Прельстилась на деньги, значит, да? – Мгновенье просто смотрел на них, а потом развернулся и бросился прочь.
Эли обессиленно прижалась к Виктору. Ноги не держали её. А на глазах вдруг навернулись слёзы. Слишком много переживаний за последние дни.
– Ну ты чего, Эли? Снова плачешь?
– Виктор осторожно отнял её руки от лица и стёр слёзы. – Я, конечно, тот ещё сухарь. Этот юноша прав. И утешать тебя не умею. Но это правда то, что ты сказала?
– Да! – Выдохнула Эли. И захотела продолжить. – Я…
Но Виктор не дал ей договорить. Просто приложил палец к губам.
– Тихо. Всё хорошо. – И прижал к себе крепче, не оттолкнул. И Эли прильнула к нему. И лишь, успокоившись, смогла проговорить:
– Виктор, то что он говорил, Оливер. Это всё было правдой, но это было давно. Правда! После того, как я потеряла память, я больше никогда не искала с ним встречи. И тебя не обманывала. – Она замолчала, чтобы передохнуть и Виктор тихо проговорил:
– Я знаю, Эли. Я всё знаю. Я знаю, что ты с ним встречалась, все эти месяцы.
– Знал?! – Выдохнула Эли с изумлением и неверяще посмотрела на собственного мужа. Он знал и всё равно ухаживал за ней и был так ласков и нежен и…
– Конечно. Нельзя заставить полюбить насильно. А я действительно не молод и не красив. Словом, я не могу составить конкуренцию такому как Оливер. Я бы отпустил тебя, если бы ты захотела уйти, но любить бы не перестал, - добавил Виктор совсем тихо.
Эли не могла поверить своим ушам. Неужели её супруг правда правда бы так сделал?! А сердце восхищалось им, сердце пело : «сделал бы».
– Я хотела, - она потупилась. – Но теперь не хочу. И никогда больше не захочу!
Эти благословенные минуту принадлежали только им двоим. И пусть сейчас бы весь сад вокруг и дом загорелись, а Оливер снова бы вылез, как бес из табакерки, ей было всё равно. Виктор всё знает, он обо всём знал с самого начала. И всё равно любит её и не оттолкнул и ещё куча мелких «не». Того, чего он не сделал и того, что делал. Такой благородный, такой родной и такой любимый.
Когда они наконец вернулись домой, вдоволь нагулявшись по тропинкам и наговорившись, Эли вдруг со стыдом вспомнила, что Виктор ничего не ел с самого утра, а ещё что она ровным счётом ничего не узнала у него про пожар, словно ей было неинтересно.
– Виктор! – Он обернулся к ней и улыбнулся. Простая тёплая улыбка, но её как воздух не хватало им обоим. – Что там случился за пожар? Даркинс рассказал мне в двух словах, но я не поняла.
– Да, собственно, ничего страшного. Я думал на поджог, но сейчас всё-таки склоняюсь к той версии, что это самовозгорание. Просто кто-то из крестьян забыл потушить лампу на ночь.