Обратимся к договору, который ознаменовал победоносное завершение борьбы Алексея I Комнина с западными крестоносцами и князем Боэмундом I Антиохийским. Речь, конечно же, идет о Девольском мире. Этот договор, чей текст известен благодаря «Алексиаде», детальнейшим образом выявляет имперское видение положения латинян на восточных границах Ромейской державы. В первую очередь, нельзя не отметить, что Девольский мир, опять же, построен на несколько адаптированной ромеями форме оммажа и вассальных обязательств Антиохийского князя перед империей. Во многом, Девольский мир можно считать попыткой сочетать западную систему вассально-ленных отношений (предполагающих передачу наследственных прав на фьеф в обмен на воинскую службу сюзерену), с византийской «иронией», т. е. предоставлением права пожизненного управления территорией в награду за службу василевсу. Начало текста Девольского мира, бесспорно, основано на идее рыцарских обязательств защищать своего сюзерена: «я буду верным человеком твоей царственности и твоего горячо любимого сына — императора Иоанна Порфирородного. Я выступлю с оружием в руках против любого противника твоего владычества, вне зависимости от того, будет ли поднявший на тебя руку христианского рода или же врагом нашей веры, из числа тех, кого мы называем язычниками» [1222] . Несколько раз в тексте договора Боэмунд клянется выступить «с оружием в руках против всех врагов» [1223] императора Алексея и его порфирородного сына Иоанна II [1224] . Причем в числе врагов империи, против которых Боэмунд обязался выступить с оружием в руках, был и его собственный племянник, князь-регент Антиохии Танкред. «С племянником моим Танкредом, если он не пожелает отказаться от ненависти к вашей царственности и не освободит из-под своей власти города вашей империи, я буду вести непримиримую борьбу» [1225] . В качестве платы и награды за эти обязательства Боэмунд получал византийские титулы севаста и дуки, ежегодную денежную выплату в «двести литр в монетах чеканки Михаила» [1226] , а также восточные земли — часть из которых отходили к нему пожизненно (как «прония»), часть — в качестве наследственного, неотъемлемого фьефа.

Территории Сирии и Киликии, согласно условиям Девольского мира, разделялись условно, на три категории: I) земли, которые немедленно возвращались Ромейской державе; II) территории которые подлежали возвращению империи после смерти Боэмунда; III) и те города и земли, которые отходили в наследственное владение к нормандскому князю и его потомкам. Вначале поговорим о городах и землях, которые, по словам Боэмунда, «ваша царственность (Алексей I Комнин. — С. Б.) отняла от владений князя Антиохии и, отделив их, включила в круг своих владений» [1227] . В число этих территорий входила Латакия и земли сирийского побережья с Джабалой, Валанией и Тортосой, а также большая часть Киликии, в том числе вся Киликийская равнина, с Тарсом, Аданой, Мамистрой и Аназарвом. К пожизненным владениям Боэмунда, которые должны были отойти к империи после смерти нормандского князя, относились Антиохия с прилегающими землями, гавань Св. Симеона, горы Аманоса и Мараш. Наконец, наследственные владения Боэмунда должны были составить обширные территории вокруг Алеппо, Шейзара и вдоль берегов Евфрата — вплоть до самой Эдессы. В этом разделении сирийских территорий явно прослеживается византийское устремление к планомерному вытеснению франко-нормандцев к востоку от Антиохии и Аманоса, вглубь «мусульманской» Сирии.

Ромейский василевс, осознавая невозможность немедленно изгнания Боэмунда из Антиохии, все же решительно отрицал право франков на перманентное владение городом и тем более — на установление там светской или церковной власти латинян [1228] . Впоследствии этой же позиции будет придерживаться и Иоанн II Комнин. Стоит обратить внимание на то, что в тексте договора Боэмунд именуется исключительно «дукой» (т. е. византийским наместником) и ни разу «князем» (princeps/???????), хотя известно, что к 1108 г. он уже на протяжении нескольких лет пользовался этим титулом [1229] . Отрицалось и право нормандцев на владение киликийскими землями и приморскими городами Сирии; Девольский мир фактически лишал антиохийских франко-нормандцев выхода к морю. Единственным портом, оставленным в их руках, была гавань Св. Симеона, и то — лишь на время жизни Боэмунда. Причем нельзя не обратить внимание на фактор времени, предполагаемых сроков в Девольском мире. Антиохия, Арта, гавань Св. Симеона, хребет Аманоса и Мараш отходили к Боэмунду «пожизненно»; но на момент подписания мира нормандскому князю уже шел шестой десяток, так что возвращение этих территорий империи был вопросом 10–15 лет — вполне обозримого ближайшего будущего, а отнюдь не дальней перспективы. В то же самое время, Алексей I Комнин «щедро» предоставлял Боэмунду и его потомкам Алеппо и Шейзар — территории, которые не были заняты ни франками, ни ромеями; Алеппо оставался под властью сельджукского эмира Рыдвана, Шейзар принадлежал шиитским эмирам Мункидитам (Бену Мункыз). Причем, ромейский василевс полностью предоставлял завоевание этих территорий самому Боэмунду и его нормандцам; ни о каком участии ромейских войск или обязательствах Ромейской державы не было и речи.

Единственной действительно значимой уступкой франко-нормандцам можно считать отказ василевса от имперских прав на Эдессу — город, который еще двадцать лет назад (вплоть до 1087 г.) оставался византийским форпостом в Сирии. Вопрос об Эдессе в принципе является одним из наиболее примечательных условий Девольского мира [1230] . Как сказано в самом тексте договора, «Нельзя оставить здесь без упоминания вопрос об Эдессе и талантах, назначенных мне твоим хранимым богом владычеством для ежегодной выплаты — я имею в виду двести литр в монетах чеканки Михаила. Ведь, кроме прочего, священным хрисовулом вашей царственности мне было отдано и графство… в целом вместе со всеми подвластными ему укреплениями и землями, причем графская власть вручена не только мне, но по священному хрисовулу я имею право передать ее тому, кому сам пожелаю, если, разумеется, тот, кто ее получит, будет подчиниться приказам и волей вашей царственности, как вассал той же власти и той же империи, и будет разделять и признавать мое соглашение с вами» [1231] . Невзирая на лакуну, совершенно очевидно, что речь идет о графстве Эдесском, как и обозначено в предшествующей фразе. Напомним, что Девольский мир был подписан как раз в разгар войны Танкреда и Бодуэна II де Бурга за господство в Эдессе. Как известно, Бодуэна II де Бурга поддерживали ромейские войска из Киликии и имперский вассал — севаст Гох Васил; безусловно, ослабление нормандцев и лишение Танкреда одновременного господства в Антиохии и Эдессе вполне соответствовало интересам Ромейской державы. Однако к осени 1108 г. Алексей I Комнин очевидно решил пожертвовать историческими византийскими притязаниями на Эдессу. Города и земли эдесского графства, на которые претендовали нормандские правители Антиохии, должны были перейти к ним, в качестве компенсации за уступленные ромеям территории северо-западной Сирии. Эдесса, наряду с Алеппо и Шейзаром, становилась частью вассального франко-нормандского государства на восточных границах Ромейской державы.

Этот поворот политики Комнина подчеркивает взвешенность его амбиций и хорошую осведомленность в делах Леванта. В ту пору, когда сельджуки господствовали в центральной Анатолии и совершали набеги на едва отвоеванное ромеями западное побережье Малой Азии, василевсу не оставалось ничего другого, как отказаться от отдаленных, недосягаемых евфратских земель, где были лишь небольшие общины мелькитов, а основную часть населения составляли мусульмане и христиане-миафизиты. В то же самое время, Алексей I Комнин был полон решимости занять или удержать прибрежные сирийские города (Латакию, Валанию, Тартус), лежавшие вблизи византийского Кипра и сохранившие большие анклавы греческого и мелькитского населения. Так или иначе, при всех тонкостях Девольского мира и при всей значимости этого документа — как ярчайшего выражения ромейской восточной политики — его решения так никогда и не были приведены в жизнь. Алексей I Комнин не смог ни вытеснить нормандцев из Антиохии, ни добиться повторного византийского утверждения в Киликии, Антиохии и портовых городах Сирии. Антиохийские франко-нормандцы не только не ушли в Эдессу, Алеппо и Шейзар, но, напротив — под началом Танкреда выбили ромеев из Киликии и завоевали все киликийское и северо-сирийское побережье — от Корика до Тартуса. Победа, одержанная императором над армией князя Антиохийского на Балканах (1108 г.), ни в коей мере не была победой ромейского оружия над самим княжеством Антиохийским. И договор, подписанный в Эпире, не мог привести к столь масштабному перераспределению латинских, византийских, армянских и мусульманских владений в Леванте.

Подводя итоги войнам Алексея I Комнина с Антиохийским князем и осевшими в Сирии франко-нормандцами, нельзя не отметить, что эта была борьба именно против нормандской экспансии на византийские земли, но не тотальный конфликт Византии с латинским Западом или с присутствием латинян в Леванте. В событиях первой четверти XII в. нет того антилатинского ожесточения, вспышки которого можно проследить на исходе века (в особенности после смерти Мануила I Комнина). Даже в преддверии и во время балканского крестового похода император Алексей вполне разумно выкупал и возвращал свободу западным рыцарям и баронам, попавшим в плен к сарацинам. Так, в 1106 г., благодаря щедрости василевса, на Запад смог вернуться выкупленный в Египте коннетабль священноримского императора Генриха IV — Конрад. Описывая освобождение коннетабля Конрада, Альберт Аахенский восхваляет щедрость Алексея I Комнина, называя его «великим королем греков» (regni magno Grecorum) [1232] . Около 1107–1108 г. посланцы императора Алексея I Комнина выкупили в Каире и виконта Буржа — Одо Арпина. Этот шаг василевса также не мог остаться незамеченным на Западе, поскольку Одо, через Константинополь, отправился в Рим, где встречался с Папой Пасхалием II, а затем принял постриг в аббатстве Клюни [1233] .

Анна Комнина описывает два византийских посольства в Египет, предпринятых для освобождения плененных франкских баронов [1234] . Согласно ее описаниям, император Алексей, «узнав о пленении графов и о всех выпавших на их долю несчастьях (…) стал терзаться душой и думать лишь об их освобождении» [1235] . Более того, когда освобожденные франки перебрались из Каира в Константинополь и рассказали василевсу о своих страданиях, Алексей, «сочувствуя их страданиям, стал проливать горячие слезы» и «сразу же удостоил и многих милостей, пожаловал денег, подарил всевозможные одежды, отправил в баню и всячески старался облегчить им боль от перенесенных мук» [1236] . При этом, автором «Алексиады» дана и вполне трезвая, реалистичная оценка действиям василевса, который, конечно же, рассчитывал на то, что освобожденные и щедро одаренные им латинские бароны, возвратившись на Запад, опровергли бы «наветы Боэмунда» и «стали живыми уликами против Боэмунда», чтобы они «обличали Боэмунда во всех городах и областях и выставляли себя как надежных свидетелей» [1237] .

С окончанием балканского крестового похода, когда стало очевидно, что Девольский мир никогда не будет претворен в жизнь, император Алексей I Комнин не только возобновил идею военного вторжения в пределы Антиохийского княжества, но и обратился к латинским государям Иерусалима и Триполи, предлагая им совместно с ромеями выступить в поход против Танкреда. В 1111 г. в пределы Латинского Востока было направлено императорское посольство во главе с Мануилом Вутумитом. Мануил повторно заручился оммажем графа Бертрана Триполийского, после чего, во главе флотилии из 12 кораблей, отправился в Акру, для встречи с королем Бодуэном I Иерусалимским [1238] . Первоначально казалось, что переговоры с графом Бертраном и королем Бодуэном I могут привести к желанным ромейскому василевсу результатам. В Триполи была оставлена часть походной казны императора, предназначенная для предстоящего восточного похода ромейских армий. Император Алексей даже обещал оказать Иерусалимскому королю поддержку в завоевании мусульманских портовых городов Леванта, прежде всего — Тира. По словам Альберта Аахенского: «король греков обещал, что его войска прибудут по морю, однако из-за наступавшей зимы их невозможно было собрать» [1239] . Совместное франко-византийское завоевание Тира так и не состоялось, а переговоры Вутумита с франками вскоре зашли в тупик. Стало очевидным, что ни король Бодуэн I, ни графы Триполи — Бертран и Понс, ни даже убежденный противник Танкреда — Жослен де Куртенэ (бывший в этот период князем Галилеи), не собирались начинать войны против Антиохийского княжества [1240] . При всем престиже Ромейской державы, ее государь не смог создать коалиции против нормандской Антиохии. Даже когда император Алексей I Комнин был полон решимости лично повести свои войска на Ближний Восток, начав третью войну против Антиохийского княжества, он был разумно остановлен членами синклита [1241] . С провалом миссии Мануила Вутумита, возвратившегося в Константинополь в 1112 г., ни о каком походе против Антиохии говорить уже было невозможно. Последние годы своего правления император Алексей I Комнин посвятил исключительно расширению и укреплению своих владений на Балканах и в Малой Азии, совершенно устранившись от судеб Леванта. Сходного курса, на протяжении первых 18 лет своего правления, придерживался и порфирородный сын Алексея — император Иоанн II Комнин.