Итак, обратимся к истории княжества Антиохийского — как полноценного вассала комниновской Византии. Период сближения между Ромейской империей и франками Заморской земли, начавшийся с 1158 г., был ознаменован чередой династических браков, соединивших род Комнинов с династиями Антиохии и Иерусалима. Впервые мысль о возможности подобного династического союза возникла в Антиохии в 1130-х гг., когда княгиня Алиса, вдова Боэмунда II, предложила выдать свою дочь Констанцию за Мануила, младшего сына императора Иоанна II Комнина. Как об этом писал Иоанн Киннам, «Когда правитель Антиохии Боэмунд умер, — начальники той страны чрез посланных говорили царю, что если угодно ему дочь Боэмунда взять замуж за младшего царского сына Мануила, власть над Антиохиею, тотчас после этого брака, будет принадлежать ему. Но еще не успел он вступить в Киликию, как антиохийцы, изменив свои мысли, вместо друзей и союзников, явились злейшими ему врагами» [1482] . Сватовство, устроенное княгиней Алисой, сорвалось, и девятилетняя княжна Констанция, при деятельном участии короля Фулька Анжуйского и латинского Патриарха Рауля I Домфрона, была выдана за Раймонда де Пуатье.

В 1150 г. идея «византийского» династического брака теперь уже с овдовевшей княгиней Констанцией Антиохийской возродилась вновь, однако на этот раз инициатива исходила со стороны ромеев. В этот период император Мануил I Комнин уже состоял в своем первом браке — с Бертой-Ириной Зульцбах, так что в качестве жениха, призванного взойти на Антиохийский княжеский престол и укрепить союз княжества с Ромейской державой был избран «византийский» нормандцев — кесарь Иоанн Рожер. К 1150 г. кесарь Иоанн Рожер уже овдовел, и, в глазах василевса Мануила, этот полунормандец, полуромей был идеальным кандидатом на княжеский престол Антиохии. Однако симпатий Мануила не разделяли ни антиохийские бароны, ни княгиня Констанция. Согласно описаниям Иоанна Киннама: «василевс послал в Антиохию кесаря Рожера (…), чтобы он вступил с Констанцией в брак», однако когда кесарь Иоанн Рожер прибыл в Антиохию, он «не сделал ничего для цели своего путешествия, ибо, быв уже в преклонных летах, не понравился Констанции» и вызвал подозрения у антиохийского нобилитета, насчет того «как бы им, если эта женщина выйдет за Рожера, не пришлось платить римлянам дань» [1483] . Старый кесарь был отвергнут Констанцией, которая вскоре вышла замуж за бургундского рыцаря Рено де Шатильона, осевшего в Леванте после Второго крестового похода. Так, на протяжении своей жизни, княгиня Констанция дважды отвергала кандидатуры византийских женихов и шла под венец с прибывавшими на Восток французскими рыцарями — Раймондом де Пуатье (1136 г.) и Рено де Шатильоном (1153 г.).

С конца 1150-х гг. начинается необычайно оживленное установление династических браков между Комнинами и франками Заморской земли. В 1157 г. король Бодуэн III Иерусалимский, с согласия Высокой палаты королевства, обратился к Мануилу I Комнину, желая вступить в брак с одной из племянниц василевса. Мануил положительно отреагировал на сватовство Иерусалимского короля и осенью следующего, 1158 г., в разгар ближневосточного похода василевса, в Тир прибыла императорская племянница Феодора. Подробное описание ее прибытия и условий ее бракосочетания оставляет Гильом Тирский, по словам которого, новая королева Иерусалимская «была племянницей государя императора, дочерью его брата — господина Исаака. Ей было тринадцать лет, телосложение ее было несравненной красоты, речь — изящна; во всем она была прекрасна, вызывая расположение всех, кому доводилось видеть ее» [1484] . Приданое, предоставленное василевсом, также поражало воображение современников и составляло «100.000 полновесных иперпиров, не считая еще и 10.000, которые господин наш император щедро предоставил для покрытия свадебных расходов. И это также не считая даров, предоставленных деве — стоимость которых, с учетом золота, каменьев, тканей, жемчуга, вышивки и драгоценных чаш, составляла около 40.000» [1485] . Король Бодуэн III, со своей стороны, обязался передать Феодоре, в качестве апанажа, Акру — один из двух великих портовых городов, входивших в состав королевского домена. В том же месяце в Иерусалиме состоялось венчание Бодуэна III и Феодоры Комниной, которое совершил латинский Патриарх Антиохии — Амори де Лимож [1486] . Этот брак ознаменовал череду последовавших бракосочетаний, скрепивших династические узы между Византией и правящими франкскими домами Антиохии и Иерусалима.

В 1160 г. в пределы Заморской земли прибыло посольство от императора Мануила I Комнина, которое возглавляли Иоанн Контостефан и Феофилакт Италиец. Контостефану и Феофилакту была доверена важнейшая и необычайно деликатная миссия — найти невесту для ромейского василевса, т. к. Мануил только что овдовел и, к тому же, не имел наследника [1487] . При этом, василевс был полон решимости избрать невесту именно из семьи одного из франкских государей Востока. Выбор Мануила пал на двух наиболее знатных франкских принцесс: сестру князя Боэмунда III Антиохийского — Марию и сестру графа Раймонда III Триполийского — Мелисанду. Дальнейшее решение, т. е. конкретный выбор между Марией Антиохийской и Мелисандой Триполийской был поручен Контостефану и старшему из государей крестоносцев, родственнику василевса — королю Бодуэну III Иерусалимскому. Король Бодуэн III посоветовал послам отправиться в Триполи, дабы устроить помолвку василевса с Мелисандой [1488] . Это была великая честь для тулузской династии графов Триполи. Граф Раймонд III с необычайной торжественностью встретил Иоанна Контостефана и прочих имперских послов, с которыми оговорил условия помолвки. Одновременно он приступил к сбору не знавшего равных приданого, дабы свадебный кортеж его сестры был достоин «царицы городов» христианского мира — Константинополя. Среди сокровищ, собранных графом, помимо бесчисленных украшений и роскошных предметов утвари (в том числе литургической) Гильом Тирский называет «венец из чистейшего золота», огромные серебряные чаши и двенадцать шлемов, работы лучших восточных мастеров [1489] . Подобная забота о приданом ясно свидетельствует о том, с какой гордостью Раймонд III и Мелисанда готовились к предстоящей свадьбе. В 1161 г., находясь вместе с братом в пределах Иерусалимского королевства, Мелисанда гордо именовала себя «будущей императрицей Константинопольской» (futurae imperatricis Constantinopolitanae), что отражено в одной из сохранившихся хартий [1490] .

Однако вскоре помолвка василевса с Мелисандой была расторгнута. История эта описана двумя современниками — Гильомом Тирским и Иоанном Киннам. Причем, латинский и византийский авторы называют разные мотивы к расторжению помолвки. Иоанн Киннам намекает на то, что Мелисанда уже лишилась девственности, и что василевс был спасен от недостойного брака божественным провидением [1491] . «Посланные, увидев девицу, были восхищены ее красотою и, так как не представлялось ни откуда никакого препятствия, нисколько не медля посадили ее на трирему. Но только лишь хотели они отплыть, как в девице проявилась жестокая болезнь — и она находилась в опасном состоянии. Посему откладывая со дня на день отплытие, они напрасно теряли время; ибо только лишь немного облегчались ее страдания и она казалась благонадежною для отплытия, страшная болезнь вдруг будто нарочно возвращалась к ней, и тогда, уложенная в постель, она тряслась всем телом и подвергалась жестоким судорогам, а затем следовали жар, синета под глазами и изнеможение. Цвет глаз, прежде сиявший какою-то прелестью, быстро изменялся и становился мрачным. Всякий, видя, как вянет преждевременно этот цветок, проливал слезы. Так страдала девица, находясь дома; а когда удалялась от Триполи, тогда поднималась в ней сугубая тревога, и судно вновь возвращалось в Триполи, где, после кратковременного облегчения от страданий, она подвергалась еще сильнейшим. Частое повторение этого явления наконец поставило Контостефана в недоумение — и вот он, колеблясь (…) пришел в один из тамошних храмов узнать, следует ли василевсу жениться на этой девице. Священный оракул отвечал: "брак действительно готов, но званные не достойны войти". Услышав это и поняв ответ оракула, подтверждающийся притом и распространившеюся молвою, будто девица вступила уже в незаконный брак, Контостефан считал предпринимаемое дело весьма постыдным и, удерживаясь от выполнения его, скоро собрался и прибыл в Византию». Под «оракулом» Киннам, естественно, подразумевает не языческого оракула, но гадание по Священному Писанию (распространенное среди латинских и византийских христиан). Слова «оракула», определившие судьбу Мелисанды, взяты из Евангелия от Матфея (Мф. 22: б). Так или иначе, история эта, по мнению Киннама, должна была придать решению Контостефана мистическое, божественное обоснование.

Со слов Гильома Тирского скорее складывается ощущение, что Контостефан и имперские послы были смущены слухами о незаконнорожденности Мелисанды, а также «недовольны королем и графом», т. е. Бодуэном III и Раймондом III, вероятно — за их слишком самоуверенную подготовку к свадьбе, в то время как василевс еще не дал окончательного ответа [1492] . Очевидно, что Мелисанда пала жертвой дурной репутации своей матери — графини Одиерны [1493] , и излишней самоуверенности своего брата и кузена. Контостефан и Феофилакт приняли расчетливое и жесткое решение — покинуть Триполи, не раскрыв истинных причин своего отъезда и оставив Раймонда III и его сестру в «счастливом неведении». На протяжении нескольких месяцев граф ждал вестей из Константинополя. Не получая ответа, он сам вынужден был снарядить в столицу империи посольство, которое возглавил один из триполийских рыцарей — Одо де Ризберг. Лишь тогда графа поставили в известность о том, что помолвка василевса сего сестрой аннулирована [1494] . Мелисанда, эта несчастная «будущая императрица Константинопольская», была «отвергнута словно дочь простолюдина» [1495] . Это был тяжелейший удар для франков Триполи. Опозоренная Мелисанда словно бы исчезла и жизни; о ней нет ни единого документального упоминания после 1161 г. [1496] . Оскорбленный действиями Мануила, граф Раймонд III собрал войска и флот, и вскоре обрушился на византийский Кипр, о чем уже подробно было сказано в одной из предшествующих глав.

Между тем, взоры василевса вновь обратились к Марии Антиохийской, старшей дочери покойного князя Раймонда де Пуатье и сестре юного князя Боэмунда III. В Антиохию было направлено второе посольство, которое возглавляли великий дука Алексей Вриенний Комнин [1497] , севаст Никифор Вриенний (Третий), а также эпарх Константинополя, севаст Андроник Каматир [1498] . Нельзя не отметить, что василевс во второй раз в своей жизни сватался за антиохийскую княжну; только если в 1135 г. семнадцатилетнего Мануила сватали за восьмилетнюю княжну Констанцию, то в 1161 г. сорокатрехлетний император сватался уже за шестнадцатилетнюю дочь Констанции — Марию. Княгиня Констанция и ее сын — Боэмунд III с радостью откликнулись на сватовство василевса; осенью 1161 г. из гавани Св. Симеона отплыли корабли, на которых находились византийские севасты, бароны антиохийского княжества и сама Мария Антиохийская, призванная на супружеское ложе и престол ромейского василевса.

Вступив в Константинополь, Мария поразила ромеев своей красотой и статью. Восторженные отзывы об ее облике оставили Иоанн Киннам и Никита Хониат. По описаниям Хониата, «Это была женщина красивая, очень красивая, и даже чрезвычайно красивая, — словом, необыкновенная красавица. В сравнении с ней решительно ничего не значили и всегда улыбающаяся и золотая Венера, и белокурая и волоокая Юнона, и знаменитая своей высокой шеей и прекрасными ногами Елена, которых древние за красоту обоготворили, да и вообще все женщины, которых книги и повести выдают за красавиц» [1499] . Киннам добавляет, что «такой красоты римляне (…) от века не видывали» [1500] . В Ватиканской библиотеке хранится единственное уцелевшее изображение Марии, на одной из миниатюр «греческого кодекса 1176 г.», где она изображена рядом со своим мужем — императором Мануилом I Комниным [1501] . Византийский мастер искусно отобразил статную женщину, с бледной кожей, румянцем и золотисто-рыжим цветом волос, облаченную в алые, расшитые золотом и украшенные каменьями одежды, со скипетром в руке; по своей стати она не уступает Мануилу и одновременно представляет резкий контраст со своим крайне смуглым супругом.