Прохладный воздух никак не остужает мои щеки.

— Он поцеловал меня.

Он резко втягивает воздух и опускает глаза.

— Мне очень жаль. — В его голосе нет извинения. Он звучит… сердито.

— А мне — нет.

Его голова резко поворачивается ко мне, челюсти сжаты.

— Как ты можешь так говорить?

— Не знаю, то есть я тоже пытаюсь во всем разобраться, но… — мой желудок сжимается от волнения. Раньше у меня никогда не было проблем с высказыванием своего мнения, но с Лукасом все значит больше, — ты мне нравишься, Лукас. — Ну вот, я это сказала. Теперь он может бежать или остаться.

— Что… почему? — его брови низко опускаются на глаза, и он делает несколько шагов ближе к свету, чтобы я могла увидеть любопытство на его лице.

Я почти смеюсь над тем, насколько искренне он шокирован и заинтересован моим ответом. Он не напрашивается на комплименты, а как будто действительно не может поверить, что я питаю к нему какие-то добрые чувства. И это так же душераздирающе, как и мило.

— А почему бы и нет?

Он морщится, и я боюсь, что он может убежать в любую секунду, так что начинаю говорить.

— Ты милый, вежливый и не пытаешься помыкать мной или контролировать меня.

Выражение его лица становится более напряженным.

— Ты прошел через что-то, и у меня такое чувство, что то, что ты рассказал, — лишь малая часть этого. — Я встаю и придвигаюсь к нему, не настолько, чтобы коснуться, но достаточно близко, чтобы он мог видеть мое лицо в тусклом свете. — Но иногда, когда я смотрю на тебя, я вижу такую знакомую боль. Не могу объяснить это лучше, чем сказать, что чувствую и понимаю тебя.

Он замолкает, замыкается в себе, отворачиваясь от меня так, что я вижу только его профиль.

— Ты меня не знаешь.

— Ага, и даже то немногое, что я знаю о тебе, пугает меня.

— Так и должно быть. — Он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах мелькает опасность, как будто Гейдж кипит прямо под поверхностью. — Я не могу этого сделать.

— Мы ничего не делаем, Лукас. Можем просто попробовать быть друзьями?

— Я же сказал, у меня нет друзей.

— И я сказала тебе, что у меня тоже. Так что мы будем первыми друг у друга.

На этот раз краснеет он, и в его сдержанном поведении появляется трещина. Я вздыхаю с облегчением, надеясь, что он даст нам шанс.

Между нами возникает неловкое молчание, и я так боюсь, что если оно затянется, то я потеряю его.

Поэтому прочищаю горло.

— Ты уже ел?

— Я не голоден.

— Ладно, крутой парень. — Хватаю его за руку, и на секунду он пытается вырваться, но я отказываюсь отпускать его. — Пойдем, я тебя покормлю. А потом отвезу домой.

Он выглядит противоречиво, но я игнорирую это, надеясь, что дело не во мне, а в этой ситуации, с которой он не уверен, как справиться. Я втаскиваю его в дверь, и он замирает.

— Что-то горит. — Он протискивается мимо меня и бежит на кухню. Из духовки вырывается несколько струек дыма.

— Вот дерьмо.

Он хватает кухонное полотенце, открывает дверцу духовки, вытаскивает почерневшую пиццу и бросает ее в раковину. Движением запястья он включает воду, и я двигаюсь, открывая все окна, надеясь проветрить помещение до того, как детектор дыма предупредит всю гору о том, что я паршивый повар.

Он кашляет пару раз и продолжает выгонять дым в открытое окно.

Я делаю то же самое кухонным полотенцем.

— Надеюсь, ты любишь тонкую и хрустящую пиццу с добавлением сыра?

— И угля.

У меня отвисает челюсть, и я упираю руки в бедра.

— Боже мой, Лукас… Ты что, пошутил?

Его губы дергаются, и он качает головой.

— Нет. Я говорил серьезно.

Даже его едва заметная улыбка заставляет мой желудок перевернуться.

Я притворно ахаю и указываю на него, ухмыляясь.

— Две шутки!

Он выключает воду и бросает полотенце на стойку, затем поворачивается, прислоняется к ней и скрещивает руки на груди. Это один из немногих случаев, когда я вижу, что он ведет себя комфортно, почти уверенно.

— Что теперь?

Я прикусываю щеку изнутри, чтобы сдержать улыбку.

— Хммм… Полагаю, раз уж твоя работа — позаботиться обо мне, нам лучше перекусить.

Он опускает руки и переминается с ноги на ногу.

— О, например… выйти?

— Ты боишься показаться со мной на людях или что-то в этом роде? — не то чтобы я его виню в этом. — Слухи полетят, и сплетники будут гудеть, не говоря уже о том, что это даст Сэм повод ненавидеть меня еще больше…

— Твоей подруге Сэм?

Вот черт.