Её сны суматошливые, прыгучие. Она несётся в них то за единорогом, то за Мел, вечно куда-то опаздывает. Ещё ей часто снится община и какая-то старуха, тоже с кнутом. И танец на льду замёрзшей реки, лёд трескается под ногами, – мне немного стыдно оттого, что этот сон мне нравится. Наблюдать, как эта летит в холодную воду.

Ещё она часто видит Энкер – это её помешательство. Мальчик в белом с очень синими глазами, алапарды ползут к нему по испачканной кровью площади. Только это всё тоже притворство. Как и тот сон (видела только раз), где был красивый вельможа с чёрными волосами посреди поляны в белых цветах. Ещё один, кого она обманула, наверное.

В настоящие сны этой трудно пройти, а ещё труднее из них выпутаться. Там свиваются тёмные, звериные тропы, слышен вой, рык… Там болотные тропинки под ногами, и повсюду паутина – серебристая, с росой, раскинулась между деревьями. Паутина звенит, качается, наливается кровью, потом вспыхивает огнём – и начинает расти, звать, визгливо смеяться, заполнять собой мир, она обжигает, хочет дотянуться, закутать в огненный кокон…

Я испугалась, когда увидела это в первый раз. Выбралась с трудом – сначала в обычные сны. И зареклась ещё раз делать так, а потом не удержалась, посмотрела ещё раз и ещё раз… и ещё раз. И теперь каждый раз, когда я вижу её, я знаю, что это – её настоящая натура. Что у неё там внутри прорастает кровавая, голодная паутина. Что она монстр. Самый настоящий монстр – вот кто она такая.

Может, Он догадывается об этом – потому что иначе непонятно, зачем она ему.

Я стою у двери ненавистной комнаты, перед которой нет снов. Если захочу – могу потрогать дверь пальцами. Но я боюсь. Боюсь, что дышу слишком громко. И на глазах у меня слёзы, потому что это неправильно, что Он в ней нашёл?! У Рихарда куча других женщин – Аманда иногда сплетничает об этом с Фрезой, когда думает, что я не слышу. Посетительницы, благотворительницы, постоянные клиентки питомника. Но это всё для него развлечения на один раз, как охота или коллекция, а с Арделл он уже больше года, хотя что в ней такого интересного или особенного, она же даже не слишком-то красивая, не то что Аманда, а ещё ей на него плевать, ей на всех тут плевать, тогда почему… зачем?

Слёзы катятся и катятся, и я пытаюсь уйти, чтобы не… услышать, не представлять… как они… Мне хочется кричать от того, что я не могу сдвинуться с места – и всё равно ищу, вслушиваюсь, вглядываюсь…

Из комнаты слышны тихие голоса. Я опускаюсь на колени перед дверью и погружаю пальцы в жирную черноту тени. Смотреть и слушать из тени я пока что тоже умею плохо, это отнимает много сил, но мне ведь совсем недалеко… туда, под дверь, в комнате полутьма, только бирюзовые отблески Водной Чаши по стенам, и тени достаточно…

– …на чем мы с тобой остановились в прошлый раз, аталия? Припоминаю, что на желаниях. Тебе никогда не казалось, что ты слишком уж проникаешься своей ролью?

Голос у Рихарда мягкий. Он стоит у окна, за спиной Арделл. Обхватывая эту за талию. Улыбаясь куда-то ей в волосы.

И через тени я вижу её стиснутые на подоконнике пальцы.

– Ролью?

– Моста между двумя берегами. Бабочки, которая приносит людям огонь. Пастыря… как там ещё? Ты не считаешь это просто ролью, я не сомневаюсь. Долг? Предназначение? Но тебе не кажется, что ты уделяешь слишком уж большое внимание тому, что хотят другие? Что происходит с другими. Отдаёшь огонь без остатка и без оглядки на то, что хочешь ты.

Голос Рихарда струится, как дождь по стеклу. Или как волосы по её волосам – он распутывает эту её дурацкую причёску, а Арделл даже лицо к нему не поворачивает, будто бы и не здесь.

– А если это моё желание? Быть такой?

– Полагаешь, такого можно хотеть? Всё для дела, и… – он ведёт пальцем линию по её щеке, потом по шее, – совсем ничего для себя? Брось, аталия. Бабочки не чувствуют боли и не мечтают. Но ты ведь не бабочка – ну, во всяком случае… не совсем.

Он смеётся – и от этого тихого, шелестящего смешка комната будто наполняется жаром. Его смех опаляет мне лицо и ладонь, и я точно знаю, каким взглядом он смотрит на её шею и плечи. Наверное, сейчас глаза у него кажутся почти зелёными. Если бы он хоть раз так посмотрел на меня…

– Ты как-то спрашивала меня, чего я хочу. Могу спросить тебя о том же. Или даже… как насчёт небольшого урока, а? Иметь желания, в конце концов, совсем неплохо, а потакать им… иногда приносит редкостное удовольствие.

Арделл поворачивает голову. Весь её профиль в тени – на фоне серой завесы дождя. Она как чернильная клякса на холсте.

– Думаешь, мне нужно последовать за моими желаниями? Сделать то, что хотела уже давно?

– Любой хищник тебе скажет, что это одна из сторон свободы.

– Звучит заманчиво, – выдыхает Арделл. – Раз так – убери руки и вали из моей комнаты.

Дождь начинает шуршать тише, а тени будто бы перестают двигаться, и в этом молчании вопрос.

Эта выныривает из объятий и отходит к своему столу. Рихард остаётся у окна и смотрит, слегка склонив голову.

– День был трудным, аталия? Может, мне не следовало являться в белом – Дамата…

– Ты мог прийти хоть в оранжевом – это не сделало бы тебя менее чокнутым извращенцем. И не переступай мой порог в принципе, нужно будет поговорить – в кабинет вызову.