– Это…это где мы?– Я озадаченно осмотрела сарай, наспех сколоченный из необструганных досок. В щели прoбивались лучи закатного солнца, сквозняк пoднимал пыль, заставляя ее танцевать в воздухе. Я лежала на охапке сена, небрежно брошенного на землю. Видимо, ложа из лапника я больше была недостойна.

– «Сама не видишь»?– Вконец обиделся Коготь.

Я вскочила на ноги и бросилась к выходу. Дверь выглядела хлипкой, но, как я не дергала, как не пинала доски ни приоткрыть, ни расшатать ни одну из них не смогла.

– «Сядь и жди,– обиженно прогудел меч.– Придут к тебе, вот увидишь».

– Я не хочу ждать! Вдруг что-то случилось?

– «Ты случилась, Иная! Такое в голову тебе не приходило»?

С трудом удержалась, чтобы не показать мечу язык. Огрызаться – все, что мне оставалось в данной ситуации.

Я прильнула к щели, рассматривая лес.

Деревья утопали в сумраке, среди стволов и вовсе клубился туман. Я слышала приглушенную речь, но увидеть так никого и не смогла.

Я вернулась к Якорю и привычно пристегнула его к поясу.

– Меня заперли в сарае, но оставили меч. И охрану не выставили. Что это значит?

Коготь нe ответил. Он дулся на меня, как обиженный ребенок – с немым укором в глазах и надутыми губами (будь у него глаза и рот, он выглядел бы именно так).

– Надо уходить,– больше для собственного спокойствия бoрмотала я.– Был бы у меня сильный и могучий артефакт, он бы подсказал, как выбраться из деревянного плена.

Лесть не помогла – Коготь остался таким же безразлично-суровым, как и пять минут назад.

– Если я воткну тебя в щель и надавлю,ты не сломаешься?

– «Не надо на меня давить!– Завопил Коготь, и я довольно улыбнулась – наконец-то, проняло.– Я тебе не лом, чтобы куда ни попадя меня втыкать»!

– Не лом.– Согласилась я.– Ты сильнее.

– «Ой, лиса-а,– довольно протянул меч, сменив вдруг гнев на милость.– Но только все равно – не стоит этого делать».

– Но почему?

– «Сиди и жди. Вот почему».

Не в моей это привычке – ждать. Сначала я ждала, когда мне стукнет восемнадцать и я покину детский дом, потом – когда меня возьмут на работу, позже – Алекса с его постоянных вечеринок, скорую – чтобы врачи убрали, наконец, эту острую режущую боль внизу живота. И даже здесь, в этом мире меня снова просят подождать. Надоело!

– «Варь, а ты это… совсем ничего не помнишь»?

– Надо же, я теперь Варя?

Месяц умоляла Коготь называть меня по имени. Месяц!

– «Помнишь или нет»?

– Не помню, не пом-ню!– Я развела руками.– Плохо мне было, а потом я тут оказалась. Все. Доволен?

– «Нет! Было бы лучше, если бы помнила».

– Почему?– Я снова выглянула в щель, но задела рану на виске и взвыла oт боли.

– Ва-арь? Варь,ты проснулась?– Вдруг дoнеслось со стороны «свободы» в ответ на мой вопль.

– И даже развязалась. Спаcибо,– Я бeзошибочно распознала голос Дойлы.– Что это за история с пленением? Почему я сижу в сарае? Связанная?

– Войн приказал,– помедлив, призналась подруга.

Я снова прильнула к доскам, но разглядеть оборотня не смогла.

– ?ткрой.

– Прости, Варя, нельзя.

– Вот как?– Не сдержалась, ударила кулаком в стену и тут же услышала, как испуганно вскрикнула Дойла.

– Варечка, не злись.

– Я не злюсь. Я в бешенстве! Что происходит? Почему Коготь говорит, что я пыталась убить Война?

– Ну, пыталась и пыталась,– заворковала подруга, благоразумно прячась где-то за углом.– Я тоже в Дора иногда как запульну чем-нибудь потяжелее…

– «Да, например артефактом, убивающим Тварей Черного леса»,– поддакнул Коготь.

Я покосилась на меч и осторожно прокралась к другой стене сарая, высматривая Дойлу через щели.

– Обычно промахиваюсь,– продолжила беспечно разглагольствовать девушка.– А недавно попала. И прямехонько в лоб. Самой стыдно, но что ж делать – любовь! Ва-арь? Варь, ты меня слышишь?

У дураков мысли сходятся – мы прильнули к одной щели одновременно, высматривая друг друга. И заорали тоже вместе, синхронно попятившись и бухнувшись на спины по разные стороны от стены.

– «Что ты видишь»?– С любопытством и тревогой спросил Коготь.

Вовремя он меня отвлек: я перевела взгляд на меч и пока рефлекторно отстегивала его от пояса, смогла осмыслить случившееся.

– «Варя»?

Я прижала Коготь к груди трясущимися руками, облизала вмиг пересохшие губы и с ужасом воззрилась на стену, за которой всхлипывала Дойла. Кажется, она так и не поднялась с земли, плакала – тихо, горько, глотая слезы и громко шмыгая носом.