Сейчас же весь тот стыд, что способна испытывать девушка перед мужчиной, разом на плечи падает. Я закрываю лицо и сжимаю ноги. Между ними больно становится, сначала колет, а потом адски. Кровь на бедрах. Боже! Прячусь под простыню. Ночью боли не было.

Макс прекращает метаться, и я поднимаю глаза, робко, нервно улыбаюсь.

— Чтоб я сдох. Она еще и в брекетах!

Мои скобки как будто окончательно добивают его. Максим падает на стул и тоже закрывает лицо руками. А я парализована стыдом и шоком. Таращусь на его татуировки, на грудь и живот. И не могу поверить. Просто не могу осознать, что переспала с ним. Почему? Зачем? Я мыла столы, я... Он пошел проводить, спас от внимания Льва Васильевича. Потом целовал в коридоре. От одного воспоминания пробирает, и я дрожу.

Максим отправил меня спать в свою каюту. А после... воспоминания сливаются в тугой комок, не получается быстро разобрать их на волокна.

Пялюсь на его отчаяние, которое почти осязаемо.

— Мне их снимать скоро, — произношу тихо, стараясь... не знаю… подбодрить?

Он так расстроился.

— Что? — Поднимает глаза.

Они у него покрасневшие, жуткие какие-то. И щетина на лице, как у друзей отца. Сам он — крепкий, большой, треть каюты занимает. Мне остро не хватает кислорода и пространства.

— Б-брекеты скоро снимать. Через два месяца.

— А. Школьница. Я затащил в свою каюту школьницу в брекетах, — причитает Максим сам с собой в каком-то мстительном, неадекватном удовольствии. Трет лоб.

— Не школьница. Я выпустилась в этом году.

— В этом году, — повторяет мрачным попугаем и страшно бледнеет.

Через секунду его щеки идут странными красными пятнами, и мне кажется, что у него инсульт.

— Вы бы не могли показать язык? — шепчу я ни живая ни мертвая.

Но если Максим сейчас помрет, еще ведь хуже будет.

Он не реагирует никак. Опускает голову, проводит по волосам и глубоко вздыхает. Ошарашенно качает головой. Потом берет себя в руки.

— Лет тебе сколько, выпускница? — И сверлит глазами, да так, что тошнить начинает.

Тон Макса мне не нравится. Он снисходительно-грубый. Я к такому не привыкла.

Зажимаюсь, потому что все еще голая и как будто уязвимая.

Каюта становится еще меньше.

Сердце глухо о ребра бьется. Боль и дискомфорт внизу живота усиливаются с каждым ударом. Я натягиваю простыню до горла.

По-прежнему не могу с места сдвинуться, все силы уходят на дыхание. Обычно это происходит автоматически, но не сегодня.

— Алле? Ты говорить разучилась? — повышает голос Максим.

В ушах шумит. Я смотрю на него, а вижу картинки из ночи. Там он другой был. Там он к сердцу меня прижимал и языком мою грудь, как мороженку, облизывал. Я не понимаю, почему я была другой, почему хотела этого. Я не собиралась заниматься сексом ни с ним, ни с кем-то другим никогда в жизни. Вытираю глаза.

— Молчит. Просто молчит она. Жесть. Восемнадцать есть? Кивни хоть.

Киваю.

Максим выдыхает с таким явным облегчением, что мой стыдливый дискомфорт мигом трансформируется в раздражение. Он от меня отмазывается. Лишил меня девственности и парится только о том, чтобы не сесть за решетку. Это все, что его волнует.

Вчера целовал, а сегодня...

— Будет в ноябре, — произношу со злостью. Сердце в горле колотится.

Но цыган уже построил цепочки в голове, не зря, видимо, учился в университетах.

— Есть тебе восемнадцать, иначе бы не работала.

Сжимаю зубы. Вау, какой молодец!

Со мной что-то не так, я смотрю под простыню и вижу свежую кровь на внутренней стороне бедра. Становится дурно, голова кружится.

— Что там? — грубит он.

Дрожу.

— Покажи.

Быстро качаю головой. Ни за что на свете!

Он подходит и дергает простыню. Тут уж я не выдерживаю! Весь стыд, что есть на свете, съеживается внутри, я намертво вцепляюсь в простынку и кричу. Цыган тут же отшатывается.

— Окей, не трогаю. — Поднимает руки. — Судя по тому, что было, я там все видел и не только. Я хочу тебе помочь.

Посмотрев на мою промежность?!

— Да пошел ты в жопу. Я не знаю, что случилось, но я, видимо, была пьяна в хлам, иначе бы лучше под забором сдохла, чем дала тебе до меня дотронуться!

Максим чуть прищуривается, на лице мелькает догадка, словно смуглой кожи луч света касается.

— Говоришь, пьяна была в хлам? Я тоже пил твое шампанское. Но я ни фига вспомнить не могу. Мысли путаются.