Шрифт:
Жалко юродивого, страдает. Хотя, говорят, молодость все прощает. Пользуясь правом Бога, иду в подземелье – проводить в путь последний. Бегают мыши. Под поступью-то боятся, снуют. Но не до охоты тут!
Стоят, смотрю, на границе они с хомяком. Тот не ползком, а колесо, что при жизни любил, да крутит. Так неспешно вдвоем и идут. Оголтелый на лапах, грызун – центрифугой. Крадусь в тени следом. Так и проследую до того света.
Хомяк говорит:
– Что ж ты, дурак, на чайку с лапами голыми. У тебя под боком Солнцеликий охотник. Спросил бы совета.
Фыркнул юнец:
– Да больно он важный, с приветом.
Хомяк тормознул, да как запищит!
– Враг твой – ГОРДЫНЯ, мой мальчик. Вот и пропал ты ни за что.
Лицо в серой маске склонил оголтелый набок. Грустен взгляд его от того, что так мало пожил.
– Да не тужи, – сжалился проводник щекастый. – Путь в лабиринте подземном опасный, но шанс выйти – есть всегда.
Отправились вместе со мной на хвосте они – в царство Дуата 11 .
11
Загробный мир, управляемый Богом Анубисом
Колесо заклятое крутит хомяк. Из-под спиц выпускает искры. Так под вспышками двое выискивают тропы из тупиков.
Вдруг откуда ни возьмись – крот!
Червяка заглотил, принюхался да шипит:
– Кто такой тут смелый ступает по моему тоннелю?
Оголтелый пригнулся, не знает, что делать.
Хомяк берется за дело:
– Здравствуй, Дух слепой, трудолюбивый. Вот провожаю охотника я на птиц. Прости, что ступили в твой коридор. Не знаешь, случайно ль, где выход?
Встал крот на задние в полный рост. Стал огромным, шерсть вздыбил черную, из лап вылезают когти.
– Просто так тут не стенают. Что за гордость пропал – путник твой признает?
Сквозь веки, наглухо по договору заглушенные, крот и мне будто смотрит в душу. Слышал я, с Богом имел он спор. Коль выроет столько бугров, сколько звезд на небе, – получит зрение. С тех пор и роет из воли к победе. Заодно очищает землю. Только злобы уж больно много. Видать, веками да поколениями накоплена.
– Ну, что скажешь, маска серая? – вместе с земельником 12 хомяк на кота взирает. Призывает к ответу.
12
Другое название крота
Юный вздернулся, ухмыльнулся:
– Слепой крысе раскаяться должно мне? Да кто он такой! Вот я – Кот!
«Эх, дурак», – я прицокнул. Весь род позорит.
Зашипел черный демон, как разозлился! Когтями в грудь юнца впился, трясет, изгоняет дурь:
– Слепота – пробуждение Духа! А раз такой умный, получай же не свет, но смерть!
Тут-то пасть крот разинул. Клыки, словно бритвы, вонзил уже было… Да вдруг хомяк бросается в ноги, пищит:
– Не вели казнить, страж темный! Видишь, темя его во сне! Взыщи по-другому!
– Тебе что с того, упокоенный в колесе?
– Речь идет о Судьбе, – напустил хомяк мистики.
Опустил демон юное темя на землю. Осмотрел со всех сторон. Дернул струны усов на три ноты, вердикт:
– Хм, действительно. Но оскорбительно сказанное тобой. Голову бы отсечь да бросить в котел чистилища. Так и сделаю, или… Кланяйся, проси прощения.
Хомяк смотрит на юного, взывает к рассудку. Я же замер. Из-за кулис держу на выбор с собою пари. Быть, или не быть?
– Прости меня, глупого, Дух подземелья. Демон могил, от вредителей избавитель. Спасибо, что днесь явился, отвлекся от дел. Укажи мне путь дальше? – поклонился огарок, хомяк выдохнул.
Крот же титулами усладился да возвратился к размерам обычным.
– Идите прямо, правей держите. Аршин через семь встретите разветвление, там и спросите.
Сколько двое в пути – неизвестно. Крутит спицы хомяк, кот идет понурый. Видать о жизни думает.
И вот, через семь аршин возникает… Мать честная! Майский жук! Тут я сам чуть было не воскликнул от дива. Что брат Хепри делает здесь?
Хомяк в колесе на ребро становился, искры сего приглушил, поклонился.
– Что тебе, служивый? – Жук гласит, на кота не смотрит.
Хомяк молвит:
– Великий брат Солнцеликого, тебя приветствуем! Вот уж чудо чудесное встретить тебя в Неподнебесной.
Урок пестуя с прошлой встречи, кот за проводником повторяет, преклоняется.
Тут к коту Скарабей обращается:
– Потерялся?
Глас его древний осеняет пещеру под черепом спящего разума.
Кот сражен наповал. Эху гласа внемлет да как заревет.
– Ну что, познал утрату? Хочешь вернуться?
Сколько в зеркало ни смотрюсь, а все дивлюсь спокойствию и мудрости брата.