Шрифт:
– Смерти ищешь, журналюга?- спросил Троцкист.
– Не дури, Федор,- сказал я через силу. Стволы гипнотизировали.
На улице хлопнула дверца машины.
– Суки, суки,- выкрикнул Федор и быстро закрыл дверь... Щелкнул фиксатор замка.- Хуй вам, с-суки!- закричал Островский из-за двери.- Я их жечь б-буду.
По с-страничке... Одну за одной. Понял, Обнорский?
– Не дури, Федор,- повторил я.
В прихожую вошла Полина.
– Что?- сказала она,- Что?
Просвистело, громыхнуло. В верхнем углу дверной филенки образовалась дыра размером с футбольный мяч... Забей гол Японии! Я сбил Полину с ног, прижал к полу... Нормальное кино. Я ждал второго выстрела, но его не было. Сверху сыпалась какая-то труха, пыталась встать Полина.
– Лежи, дура,- прошептал я.
– Пустите,- сказала она.
– Лежи, говорят... Шмальнет над полом, и все - салют Мальчишу!
Я ждал второго выстрела, но его не было. Я сказала Полине в ухо: выползаем,- и пополз вон, собирая на светлые джинсы пыль. Следом выбралась Полина...
– Забей гол Японии,- сказал я.
– Что?- сказала она.- Какой Японии?
– Японской... Ты зачем пришла? Я тебе велел в машине сидеть.
– Не ругай меня, Андрюша. Мне очень страшно... Он нас убьет?
– Будешь соваться - убьет,- пообещал я.- Милиция тут есть?
– Кто?
– Милиция, Полина... Ми-ли-ция.
– Наверное,- неуверенно сказала она.
– Иди ищи.
– А ты?
– А я тут погуляю,- ответил я.
Полина пошла по дорожке. Два или три раза оглянулась... Красивая женщина, подумал я.
Она ушла. Я поднялся с крыльца и пошел вдоль дома. Я обогнул дом... Одно окно гостиной было плотно зашторено, но во втором между шторами был просвет. Я осторожно заглянул. Островский стоял ко мне спиной, пил водку из горлышка. Пламя камина освещало темную комнату.
Островский поставил бутылку на стол, взял со стола тетрадку. Вырвал из нее листок, скомкал и вытер им лицо. Потом швырнул листок в камин. Комочек бумаги вспыхнул... Рукописи, значит, не горят?
Признаюсь мне хотелось задушить Федьку - этого маленького подленького Геростратика, страшную "жертву режима"... А если не задушить, то хотя бы разбить морду.
А Федька вырвал вторую страницу, потом третью. Ах, как они вспыхивали! Я постучал по стеклу - Островский сразу обернулся, схватил со стола ружье... Я присел, крикнул:
– Федор! Федор, давай поговорим.
Сверху меня осыпало стеклом и щепками от рамы. Просвистела дробь... Вот ведь сволочь какая!
– Эй, Об-обнорский!- закричал Федька.- Т-ты живой?
– Живой я, Федя. Хватит тебе стрелять-то. Выйди, поговорим.
– Д-да вот хуй т-тебе в обе руки.
Я выглянул - Федор стоял возле стола и заряжал ружье.
– Федор,- сказал я.- Брось ты на фиг... давай накатаем явку с повинной.
Островский захлопнул стволы и вскинул ружье. Я присел.
– С-сейчас я с-сожгу этого Т-т-троцкого, а потом п-пришью тебя, Об-обнорский. Ты м-мудак.
– Мудак я, мудак,- согласился я совершенно искренне.- Давай поговорим спокойно.
– П-пошел на хуй!- ответил Федор и снова засадил в окно. На этот раз дробь перерубила раму...
Вот так мы и общались, пока не приехала милиция. Три дюжих мужика в бронежилетах и с автоматами приехали на УАЗе и стали кричать, чтобы Федька выбросил ружье в окно, а сам выходил на крыльцо... А Федька в ответ кричал, что пусть менты у него отсосут.
– Ты сам у меня отсосешь, гнида,- сказал старшина и швырнул в окно дымовую шашку. Секунд через двадцать дверь распахнулась и на крыльцо вышел Федор.
В руке он держал ружье с наполовину отпиленными стволами.
– Бросай ружье!- закричал сержант, направляя автомат на Федьку. Федька приставил стволы к левой стороне груди.
– Смотри, Поля,- сказал он и нажал большим пальцем на спуск.
– Федор!- закричала Полина.
Тело Федора швырнуло в дверной проем.
Сержант снял каску и вытер рукавом лицо.
***
– Репортеры,- сказал Повзло.
– Я знаю,- ответил я.- Без мобильной связи работа отдела может быть парализована.
– Тебе до фонаря?
– Нет.
– А мне кажется, Шеф, что тебе до фонаря,- сказал Коля.- Сидишь, уткнулся в бумажки какие-то...
– Это не бумажки. Это, Николай, письма Льва Троцкого.
– Ни хрена себе! Письма?
– Письма.
– Троцкого?
– Троцкого.
– Подлинники?
– Они.
– Так ведь это же бабки!