Расправившись с основным блюдом за едва ли четверть часа, мы дружно уставились на стоящий несколько дальше от центра стола – у самого края напротив четвёртого стула – и потому и не замеченный небольшой прямоугольный поднос из вездесущего дерева. На нём возвышались три кучки (в каждой по три штучки) изящно украшенных невероятно красивыми кремовыми цветами рулетиков с идеально гармоничными завитками многослойных разноцветных спиралей, видимых на срезах. Вероятно – десерт. А ещё из-под сервировочной древесины выглядывал лист, и даже не зелёный, а чуть желтоватый, пергаментный. Был он сложен вдвое.

– Так, – внезапно сказал Костя, – Что тут ещё, кроме рыбов, показывают? Десерт? Дайте-ка я его поближе посмотрю.

– Бери, конечно, – пододвинул я к нему поднос, забирая оригинально доставленное послание. – Только будь осторожнее – в светлоэльфийской кухне внешняя форма далеко не всегда может соответствовать содержанию. Вот видим типа пирожное, а там вполне могут быть овощи, грибы и рыба – эдакий салат. Да ещё и послевкусия с психоэффектами… Ну да я вам рассказывал! – резюмировал я, углубляясь в витиеватые строки с пространными речами, обращёнными к нам всем троим, как следовало из многострочного приветствия.

– А я попробую, – убеждённо сказал Константин и притянул яство поближе.

– И я, – не менее решительно поддержала Настя.

Пока друзья вникали в нюансы кулинарии Светлого Леса, я пробрался через все славословия и эпитеты обнаруженной эпистолы, что сводилась к просьбе Арайгниэля о совместной трапезе ныне вечером или завтра поутру, когда «уважаемым Детям Тьмы из Древнейшего Дома будет наиболее предпочтительно». Дочитав, я обратился к близнецам, которые внезапно приняли невероятно чопорные позы и поедали кушанье с аккуратностью аристократов в надцатом поколении, коими, в общем-то, и являлись:

– Так, братцы-сестрицы, – помахал я листом послания в сторону рулетиков, – пара фактов: это закуски, рекомендованные Гуиндиэлем, а вовсе не десерт, а это, – вновь взмахнул я листом, – просьба нашего сопровождающего о совместной трапезе. Так как всё это мы обнаружили только сейчас, то нам светит завтрак по всей строгости этикета. Хоть бы и на него подали наши, тёмные блюда, – мечтательно закончил я.

– О брат мой, не стоит ворчать, – неожиданно мелодично сказала сестра, всё ещё пребывающая в образе пафосно трапезничающего царственного одуванчика с чернющим стеблем. – Ведь кухня у светлых изыскана-а и хороша-а-а! – уже буквально пропела принцесса потрясающим сопрано.

– А-а, а-аа! – в терцию подпел брат баритоном.

Осёкся. Подчёркнуто медленно отложил приборы и так же медленно отодвинул тарелку с почти доеденным рулетиком.

– А зря-я-а, а зря-а-а, – вновь пропела Её Высочество. – Рулет сей нежен паштетом грибным и чьей-то печенью вку-у-усен, – на это строчке мы с Его Высочеством недоуменно переглянулись, а Настя (или Эна?) продолжила: – Украшен он кремом солёным густы-ы-ым и исполненьем на диво иску-у-усен.

Пропев эту строчку, сестра вновь зачерпнула светлоэльфийского изыска и сосредоточилась на вкусе, чуть прикрыв глаза в явном удовольствии.

Проморгавшись и даже немного потряся головой, я озарился пониманием, о чём тут же и поведал:

– Я всё понял! Это закуска для усталых путников перед омовением: съел и под душ – петь приятным голосом, попутно сочиняя стихи по акыньему принципу! Что увидел – о том спел!

– Похоже на то-о, похоже на то-о, – ритмичным рефреном выдал тёмный принц и отчётливо хихикнул, не теряя при этом мелодии.

Что и послужило спусковым крючком: всё наше трио просто-таки грохнуло, растворяя в мелодичном (и не очень) смехе все остатки напряжения, державшего нас весь этот долгий день – от самой переправы, где мы впервые столкнулись с мрачностью некроза. Но сейчас – в комфорте, сытости и радости среди близких разумных – все жуткие образы померкли.

Устав гоготать первым, я несколько собрался и произнес:

– Представляю, как это всё будет смотреться в ежевечернем отчёте Владыки, – тут я преувеличенно строго посмотрел на Их Высочеств, – о котором вы, конечно же, не забыли.

– О нет, о нет, о нет, о не-э-эт! – всё ещё певуче, на манер оперного хора в классической драме, ответили близнецы.

– Так, дамы и господа, – показательно схватился я за голову. – Этот абсурд меня почти доконал. Я к себе в комнату – люблю писать в тишине, а вы тут пойте на здоровье дуэтом, одуваны вы мои коронованные.

С последними словами я отошёл к тюкам поклажи, уже давно доставленным и аккуратно сложенным поодаль от входа компактными горками, достал связь-камень и пошёл в спальню, левую от входа. В спину мне доносилось что-то невероятно знакомое мелодией, но слов я не стал дожидаться: понял, что останусь и буду тоже петь, а лучше б не надо – не с моим голосом.

Ещё в первый раз, пролетая через спальню в ванную, я успел отметить наличие не только роскошного ложа под – конечно же! – зелёным балдахином и одёжного шкафа, но и небольшого столика с приставленным табуретом у изголовья кровати. Зайдя и не преминув подивиться на мебель, буквально вырастающую из пола, и возрадоваться, что хоть табурет движим без магии, я поставил его поудобнее, положил на стол камень связи и сосредоточился перед актом бюрократии. Краем сознания отметил, что из-за двери не доноситься ни звука – столь хороша была непроницаемость обманчиво тонких веточек-листочков.