— Проще всего встретиться с тем, чего ты не знаешь.

Я вспомнил, как вернулся в город, который подвёл, где люди знали секрет моего отца. Мой секрет. Да, я понимал её.

— Мы отправимся к пещере сразу после полудня, так что попытайся поспать.

Последовала долгая пауза. Она повернулась ко мне.

— Почему ты так сильно ненавидишь пустыню?

Я не смог посмотреть ей в глаза. Вместо этого я уставился на небо.

— Я не ненавижу…

— Ты ненавидишь её.

Она вздохнула.

— Она может быть враждебной, а люди, населяющие её, могут быть такими же негостеприимными.

— А я вижу её красивую бледность, а ещё сильных людей, которые научились благоденствовать в ней.

— Они забирают чужие жизни под любым предлогом, продают людей точно товары. Не говоря уже о непрекращающейся жаре, а ещё недостатке воды и еды.

— Но, если есть плохое, то есть и что-то хорошее, надо только его увидеть. Что ты скажешь о ночи, такой тёмной, что луна служит в ней фонарём? А о лисе, которая охотится при её свете? А о птицах Мазиры, которые получают воду и мясо от мёртвых? А о песке, который разглаживается ветром, тем самым ветром, который сдвигает дюны, словно они ничего не весят. А о людях, которые живут здесь и делают это место лучше. Нас формируют руки пустыни — солнце и песок. Подумай о Рахиме, об Эдале. Подумай обо мне. О своей матери.

Я поморщился и понадеялся, что Эмель не могла видеть моего лица.

— Я не знал её.

— Но в тебе есть часть её, и раз уж я тебя знаю, я знаю, что она была хорошим человеком.

Всё, что я знал о женщине, которая дала мне жизнь, это то, что это было ошибкой. Незадолго до женитьбы на моей матери, мой отец посетил группу восточных номадов, которые пользовались таким влиянием в пустыне, что часто уведомляли большие поселения и города о том, куда они направлялись. Там он повстречал женщину, которая, по его словам, покорила его. Его тянуло к ней, как ни к кому прежде. Они возлежали, и он даже захотел сделать её своей королевой.

Но, конечно, этому не суждено было случиться. Его отец не позволил ему это сделать, тем более что на свадьбу с дочерью короля хаяли уже были потрачены средства.

И только когда я родился, мой отец, который уже был женат на Кине, узнал о моём существовании. Он послал за мной и моей матерью, и принял меня как своего перворожденного сына.

Момент был удачным, и большинство решило, что я был сыном королевы. Людям нечасто доводилось видеть королеву, а тем более, если она ждала ребёнка. Конечно, дворцовая прислуга всё знала, и поползли слухи.

Но меня приняли и вырастили как родного. Терпение королевы Кины по отношению ко мне было безграничным. Она относилась ко мне как к своему собственному сыну, и когда полюбила меня, смогла простить моего отца за то, что он сделал.

Значительно позже мне стало известно, что мою родную мать перевезли в Алмулихи, чтобы она могла смотреть за тем, как я расту. Она осталась в городе на несколько лет, а затем уехала к своей семье. И я каждый раз испытывал горечь, похожую на слишком сильно заваренный чай, иссушающий мой язык, когда думал о том, что она смогла оставить своего ребенка.

— О чём ты задумался? — прошептала Эмель, когда я ей не ответил.

Я ничего не сказал, перебирая в голове гневные мысли.

— Ты сейчас думаешь о ней?

Я кивнул.

— Ты не можешь вернуться домой, потому что он оставил на тебе раны, и я точно так же не могу принять мысль о том, что женщина, которая меня родила, могла быть хорошей.

Я рассказал ей все, что я о ней знал, и о том, как она уехала.

— Но ведь это несправедливо? Ожидать что-то от матерей?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы хотим, чтобы они оставили ради нас свои жизни. Бросили всё, чего они хотели или планировали сделать, и были с нами рядом. Словно у них нет собственной жизни. Многие матери так поступают, и даже хотят этого. Поэтому мы воспринимаем это как должное.

Она потянулась пальцами к моей шее и коснулась её. Её прикосновение было успокаивающим и привычным, но я всё ещё помнил о том времени, когда оно казалось мне незнакомым и возбуждающим. Два мира столкнулись друг с другом в моём сознании, создав облака пыли, которые в итоге рассеялись, но породили ещё больше неясностей.

— Моя мать пыталась сбежать из нашего поселения и была убита, — сказала она. — Я рассердилась и почувствовала ревность, — её голос смягчился. — Я ненавидела её за то, что она сделала… за то, что оставила своих детей. Но я ревновала к тому, что ей хватило силы так поступить. Даже будучи её эгоистичным ребёнком, я понимала, что ей пришлось постоять за себя.

Она мягко коснулась моей щеки.

— Может быть, именно поэтому твоя мать уехала? Может быть, ей пришлось сделать то же самое?