— Не трогай меня, — огрызнулась Эмель.

Я начал усиленно вырываться из своих пут, но тщетно.

— Оставь её в покое! — закричал я.

Касым вздохнул.

Тамам всё ещё сопротивлялся, я слышал, как он это делал, и почувствовал толчок, когда они врезались в того, кто связал меня. Я пытался высвободить руки, но всё было бесполезно. Их обездвижили у меня за спиной.

— Зачем ты это делаешь?

Я мог видеть только силуэт моего брата, но я узнал его голос.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь? — спросил Касым, подходя ближе.

Наступила тишина, когда Тамама наконец-то побороли. Я испытал облегчение, услышав его прерывистое дыхание, и сказал Касыму:

— Всё это ради того, чтобы стать королём? Мы же семья.

Касым лишь рассмеялся.

Что-то острое вонзилось мне в спину и направило вглубь пещеры в сторону оранжевого света.

Мы зашли в грот, который был широким и очень высоким. Где-то вдалеке столпились люди. А за ними я разглядел ещё больше туннелей, которые вели в неизвестные мне места. Если бы не бледная кожа людей и головы, покрытые шрамами, я бы принял их за путешественников из-за их одежд. Но даже без своих чёрных плащей и чёрных перчаток я узнал в них даркафов. Как и предсказывала Эдала, именно здесь они и жили.

Нас вытолкали на середину грота.

— Свяжите их, — сказал Касым.

А затем он засунул руку в песок, и из-под земли появился каменный столб. Даркафы обрадовано закричали при виде его магии. И тут я увидел верёвки и короткие ножи, которые они сжимали в руках. Желчь обожгла моё горло.

— Отпустите их, — сказал я, когда меня толкнули в сторону столба. — Если ты хочешь стать королём, тогда тебе нужно убить только меня.

Эмель пока не причинили вреда. Как и Нассару. А у Тамама, который сопротивлялся, опухли щёки, а лоб и губы кровоточили. Один его глаз был плотно закрыт.

Касым подошёл ко мне, пока всех остальных привязывали. Он был почти моего роста, и наши глаза находились на одном уровне. Наша мать всегда говорила, что мы были такими же разными, как наши глаза. Мои — как солнце, а его — как гроза. Теперь же его глаза сверкали, точно отполированное серебро.

— Вообще-то, — сказал он. — Это не совсем так. Похоже, без неё нам будет лучше.

Он кивнул на Эмель

От неё не укрылись его слова.

— А что насчёт нашей дружбы? — она сделала паузу. — Или это было только ради того, чтобы добраться до Саалима?

И я услышал в её взволнованном голосе настоящую печаль.

Касым посмотрел на неё с лёгким сожалением, но ничего не сказал.

Даркафы наблюдали за нами. Что они задумали? За толпой собрались женщины; я заметил детей у них на руках. Неужели они, и правда, здесь жили? Испытав отвращение, я посмотрел на своих попутчиков. Мы всё ещё стояли, хотя то, как Тамам понурил голову, взволновало меня. Чья-то рука коснулась моей. Эмель.

— Прости меня, — прошептала она, и я почувствовал её дыхание рядом со своим ухом. — Это моя вина.

Прижав пальцы к её ладони, я сказал Касыму:

— Если ты такой всемогущий, разберись со мной. К чему это представление? Чего ты ждёшь?

— Ты совсем меня не впечатлил, — сказала Эмель более резким тоном. — Я видела, как работает магия джинна. Ему не нужны представления. Ты, должно быть, не такой же могущественный, каким был Саалим. В этом причина твоего гнева? Ты завидуешь ему?

Земля сотряслась, песок посыпался на нас сверху, как дождь. Люди в пещере закричали и упали на землю. Но на лицах большинства из них была радость, несмотря на страх. Когда из-за паники они выпустили ножи из рук, я понял, что Эдала могла оказаться права. Они носили с собой оружие, но не знали, как с ним обращаться. Их природе было несвойственно насилие.

— И этого всё равно недостаточно, — прошептала Эмель.

Грудь Касыма начала вздыматься, точно он собственноручно поднимал якорь.

Земля затряслась ещё сильнее. Тамам упал вперёд, точно парус на ветру, так как его руки были связаны за спиной. Эмель врезалась в меня, а я упал на колени. Тряска прекратилась, но песок всё продолжал сыпаться из трещин над нами.

По толпе прокатился шёпот, и она расступилась. Сквозь бормотание я услышал слова: богиня, здесь.

Я напрягся.

— Касым ждал меня, — раздался голос из расступившейся толпы.

Я знал этот голос. Я помнил его. Я почувствовал себя нехорошо при его звуке, точно выпил какой-то испорченный тоник.

Захара.

Она вышла вперёд и оказалась такой, какой я её запомнил: маленькой, точно воробей, но черты её лица были острыми, как у грифа, а губы опущены вниз, точно она была вечно чем-то недовольна.

Забыв о том, что связан, я ринулся вперёд, подгоняемый яростью из-за того, что она со мной сделала. Моё тело резко дёрнулось обратно, а кожу обожгли крепкие веревки.