— Ещё нет!

И засмеялся раскатисто, словно гром сопровождал смех его, подавляющий весь мир.

— Я возьму этот город! Возьму, он будет моим!

— Не бывать этому!

— Ты увидишь, я заставлю тебя увидеть это! — он указал рукой на башню, — я снесу эту сучку! Там не будет даже праха прежней власти. Наше господство в этом мире грядет, и уже никто не смеет это отрицать, кроме фанатиков и глупцов, — Люций протянул руку на север, — Теперь смотри туда.

Слева среди колонн стоял, возвышаясь огромный человекоподобный зверь: вместо ног у него были копыта, а голова его от быка, из пасти его вырывается со свистом дым, а бордовые глаза его светились. Быкоголовый стоял, опираясь одним копытом на основание разрушенного обелиска, и был вдвое больше окружавших его людей; на коленях они молились на него, пока тот гордо смотрел вперёд, созерцая мир, ожидающий его господства. Один из старцев встал среди всех и запел на древнем неизвестном наречии тёмный гимн зверю, тогда быкоголовый опустил одну руку меж ног и стал делать плавные движения, ускоряя их с каждой строчкой песнопения, ублажая себя в момент торжества своего тёмного культа, пока наконец не кончил и не взревел, бычьим воплем огласив начало новой эпохи. Люди стали кричать, рыдать и смеяться, а бычья голова не прекращала свой рёв, гортанные звуки которого сливались, словно из многих медных труб в один протяжный вопль.

Окружающие люди вторили воплю, их экстаз доходил до предела, они сбрасывали с себя одежды, доставали кинжалы и закалывали себя, а те, кто оставался жив, разрезали животы умершим и, разбрасывая потроха, обмазывали свои тела кровью. Бык брал и тех и других, разрывал на части, под крики боли, страданий и наслаждений, и пожирал сырое человеческое мясо. Шерсть быкоголового божества окрашивалась чёрным, искрилась, с неё текла смола, издающая пар. Бычья морда будто надломилась со страшным хрустом, челюсть стала шире и обросла множеством клыков, которые крошили пожираемую плоть; из пасти текла беспрерывно кровь, и вскоре вокруг могущественного существа было красное озеро, в котором резвились с диким смехом оставшиеся люди, они вылезали из-за руин, раздевались и прыгали в кучи влажных останков, бросаясь ими, кидаясь, как снежками.

Когда быкоголовый закончил трапезу, его рога стали толще, из висков выросли новые, а из спины с хрустом вырвались на свободу гигантские крылья, подобные орлиным.

Крылья сделали взмах, отбросив нескольких людей.

И тогда мощнейший луч солнца ударил, засветив зверя. Но тот взревел, подняв морду к небу, которое на миг стало светлее, и со страшной силой оборвал свои крылья, и завершил ими свой черный божественный обед, какой не мог позволить себе ни один царь царей этого мира.

"Нет! Невозможно! Бог мой отец! Я не хочу видеть!"

Лицо Стратоника будто сползало вниз, отпадая от головы, так он чувствовал зверя, будто тот был высотой под ним, с которой он мог упасть.

— Да! Он вернулся! — с придыханием молвил Люций.

Демон сделал серьёзную мину и пошел к быкоголовому, Стратоник последовал за ним, выдерживая почтительное расстояние, между ними толпились слуги.

Люди вокруг быка разошлись в стороны, и тот пошел к цитадели, сотрясая воздух своей судьбоносной поступью. И пред ним предстал демон в черных одеждах и отвесил скромный поклон, исполненный подлинного уважения. Быкоголовый положил покрытую лоснящимся иссиня-черным мехом когтистую лапу на голову Люция и немного погладил, после чего шумно выдохнул со свистом дым из могучих ноздрей и пошел дальше. Стратоник был не в силах подойти к этому существу, он притаился за грудой камней, опустив одну из рук к сапогу, где спрятан был кинжал, и со страхом, подобным ожиданию падения неба, наблюдал, содрогаясь душой, за тем, как воплощение древней власти проходило мимо.

Весь ужас померк вокруг этого черного божества.

Могучая спина с кровоточащими обломками крыльев колоссального существа удалялась, но видна была сила, с которой нельзя совладать, каждое движение было проникнуто этой силой, и это подавляло.

Страх сменялся ощущением собственного бессилия, накрывающего, как волна самого страшного шторма, сбивающая и лишающая опоры, чувство равновесия исчезало, а ощущения заполнялись сдавливающей лёгкостью.

Подойдя, Люций положил Стратонику руку на плечо, успокаивающим тоном продолжил зловещее пояснение:

— Он возьмет свой топор, который мы нашли в глубине цитадели в одном из саркофагов. Весь север снова будет в его власти, когда мы поднесем ему этот город, он перестроит его по своему замыслу, ты увидишь это, если покоришься нашей власти. Быть может, я возьму тебя с собой и покажу тебе все четыре обновленные столицы мира. Эти города уже никогда не будут прежними!

— Нет, Люций, это ужасно… — выдавил из себя Стратоник.

Вид его становился все более подавленным.

— Посмотри, Стратоник, представь только, — он радостно указал на Цитадель, корпус которой уходил вверх за пределы обычного взгляда, — это будет твой новый дом!

— Нет… нет… — только бормотал в ответ Стратоник, тщетно прокручивая в сознании образы, которые его сознание было неспособно переварить.

В эти минуты, он видел, как вернулся к торжеству ужас, который он сам не считал возможным до той степени, что его отсутствие понимал, как одну из опор современного ему мироздания. Но теперь ужас был здесь, и можно было прочувствовать его обжигающее дыхание.

Оглядываясь, Стратоник видел, как серокожие доедали остатки гниющих трупов, сновали как гиены, вытаскивая ещё дышащие тела из-под обломков.

Раздавленная душа из раздавленных осколков вдруг гневом растопленных слилась из руды отчаяния в расплавленный клинок ненависти, и разум охладил его, закалив форму для борьбы. Теперь Стратоник сосредоточился.

"Нет, гнев сжигает страх! Насколько бы не было великим это существо, оно будет уничтожено! Бог отец, клянусь тебе в этом!"

Человек смотрел на солнце, слепящее глаза, но наслаждался этим светом, в котором чувствовал руку высоких сил, ратующих за его тяжелую праведную победу, которая ознаменует истину.