Еще. Это слово было на кончике моего языка. Но сейчас я ни о чем не просила Райна.

— Позволь мне поклоняться тебе, Орайя, — прошептал он, и что-то в вибрации моего имени на его губах, прикоснувшихся к самым чувствительным частям тела, заставило меня задрожать. В этом шепоте было столько отчаяния. Я сказала ему умолять. Он умолял. — И позволь мне попробовать тебя на вкус, когда ты кончишь. Пожалуйста.

Его язык встретил меня уже более твердо, долгим лижущим движением по всей длине моей промежности, кружась вокруг моего бутона, лишь слегка касаясь его зубами.

Богиня, помоги мне. Я не могла…

Приглушенный стон вырвался из меня, вырвавшись из моих попыток проглотить его.

Не отрывая от меня рта, Райн встретил его стоном такой же силы, словно этот звук был водой для человека, умирающего от жажды.

— Еще раз, — прошептал он. — Пожалуйста.

И да поможет мне Матерь, я не смогла бы ему отказать. Даже если бы захотела. Потому что этот звук сломал остатки самообладания Райна, и внезапно его медленная, неспешная работа стала яростной и отчаянной.

Он работал со мной так, словно его единственной целью в жизни было выжать максимум удовольствия из моего тела — его рот стал твердым и неумолимым, действия жесткими и определенными, двигаясь от моего входа, к клитору и обратно, целуя и посасывая. Мои бедра прижимались к нему, подражая его движениям — я ничего не могла с собой поделать, не могла больше контролировать свои мышцы.

— Хорошо, — прошептал он. — Вот так. Позволь мне помочь тебе.

Да, подумала я. Да, да, да.

И только когда он зарычал от удовольствия, я поняла, что произношу это вслух, снова и снова, давая ему ответ, которого он так ждал. Давала ему все, что он хотел, а он давал мне все, что мне было нужно. Мои руки нашли его голову, запутались в красно-черных волнах, я не знала, притягиваю ли я его ближе или отталкиваю.

Ближе, решила я, когда его язык как следует работал над моим клитором, когда его пальцы скользнули внутрь меня, когда его проклятие удовольствия пронеслось по моему позвоночнику, как молния.

Я любила его голос. Я даже не могла отрицать, как сильно я любила его голос.

Это была моя последняя мысль, перед тем как волна наслаждения поглотила меня, стирая все мысли.

Когда оргазм угас, я тяжело дышала. Слабый пот покрывал мою кожу. Мышцы ослабли и дрожали. И все же, когда я открыла глаза и увидела обнаженного Райна, забравшегося обратно на кровать, желание уже снова начало разгораться во мне.

Он был чертовски красив: свет фонаря играл на голых поверхностях его тела, отмеченного временем, ранами, шрамами и прожитой жизнью, пламя отражалось в похотливом ржаво-красном цвете его глаз, закрытых от меня, как будто больше ничего не существовало.

Видит, как всегда, больше, чем мне хотелось бы.

Видит, как всегда, меня.

Внезапно я почувствовала себя такой дико обнаженной, несмотря на то, что он был голым, а я полностью одета. Фасад моей игры рухнул. Последний накал моего гнева угас, как свеча, угасающая в ночи.

Я моргнула и почувствовала, как по щеке потекла слеза.

Райн присел рядом со мной. Он вытер слезу большим пальцем.

— Я тебя ненавижу, — вырвалось из меня. Но эти слова не были приговором. Они были слабыми, печальными, отчетливыми.

Они не говорили: Я ненавижу тебя за то, что ты убил моего отца.

Они говорили: Я ненавижу тебя за то, что ты позволил себе причинить мне боль.

Я ненавижу тебя, потому что я скорблю о тебе.

Я ненавижу тебя, потому что это не так.

В его глазах не было обиды. Не было злости. Только нежное, ласковое понимание. Я ненавидела, когда он так смотрел на меня.

А может быть, я ненавидела и это, как ненавидела его.

Он поцеловал меня в лоб.

— Я знаю, принцесса, — прошептал он. — Я знаю, что ты ненавидишь меня.

Его губы двинулись вниз, к переносице. Мои глаза закрылись от его поцелуев, слегка влажные от слез.

— Ты уничтожила меня, — прошептал он. — И я ненавидел это каждую минуту.

Истина этих слов невыносимо тяжелой волной вздымалась в моей груди. Он произнес их тем же голосом, каким произносил наши свадебные клятвы.

Я открыла глаза и увидела, что он смотрит прямо в мои. Их оттенки — содержали столько разрозненных цветов, соединившихся вместе, чтобы создать нечто столь прекрасное — ошеломили меня.