– И отстранили от работы на две недели.

День стал каким-то иным, теплее, что ли. Не снаружи, но внутри. Хотя, может, рано радоваться?

– Поэтому ты пошел топить горе в бар?

Молчание. После Локхарт хмыкнул.

– Ты знаешь, что через две недели мне предстоит пройти комиссионный тест на «непривязанность» к кому-либо из тех, кого я перевозил. Проверку на «равнодушие».

– Ты это равнодушие в себе развивал с помощью той кудрявой особы вчера?

– Марты? – Он сногсшибательно улыбался. – Она, конечно, любит потискать парней, ей это приносит успокоение. Вот только она в тебе, по-моему, была заинтересована больше, чем я.

– В каком… смысле?

– Она предпочитает женщин.

«Так что равнодушие к тебе я с ней не развил»

«Все еще может быть хорошо» – вспомнились слова Ринки. И как же к месту они оказались, потому что если Марта – женщина нетрадиционной ориентации, значит… не всё потеряно? Забилась, как птица со сломанным крылом, притихшая до того надежда.

– А ты ревнивая.

– Как «фак». – То есть «очень». Лика, не задумываясь, использовала фразу одного товарища с лингвистического факультета. (*like f%ck – матерное выражение «чрезвычайно» в переводе с английского – прим. автора). Да и к чему скрывать? Полуулыбка дока кружила голову. – Что ж, сдашь свой тест, вернешь работу, так?

Он молчал долго, только взгляд стал странно-тягучим, более серьезным.

– Сомневаюсь.

– Еще не вечер.

Она говорила бравурно, как будто, ей всё равно, но внутри кружились от счастья цветные листья. Чувства есть – в ней, и в нём.

Наверное, впервые за всё это время она позволила себе смотреть ему в глаза прямо, не отрываясь. И не могла оторваться, тонула. Стало плевать на внешний мир, они же сделаны друг для друга, какие могут быть препоны? Он должен это чувствовать.

– Можно… тебя обнять? – спросила вдруг просто, как девчонка, как беззащитная, сбросившая все щиты девчонка.

Тишина с примесью сожаления.

– Только, если хочешь лишить меня и еды, и работы.

Щиты нужно было поднимать с земли, прилаживать на место броню и закрывать входы. Но он смотрел по-особенному, Ринка была права.

Тяжело вот так рваться на части.

– Так зачем ты пришел, если каждый твой визит оканчивается строгими мерами?

Пришлось отвернуться, иначе плыла от чувств голова.

– Хотел спросить про вчерашнюю записку. – Ах, вот оно что… – Ты видела того, кто её оставил? Где это было?

– В «Ривари» вчера.

– Кто принес её, помнишь хоть что-нибудь?

Лике не хотелось думать, что док здесь только поэтому, из-за записки. Ей отчаянно требовалось чувствовать, что он здесь из-за неё.

– Этот человек подставил тебя, а так же меня и мою команду. Выговор ушел всем. Я хотел бы этого «друга» найти.

Увы, ей нечего было сказать.

– Никто не подходил к столу, я уже думала об этом. Даже официант… Мы с подругой говорили, отвлеклись ненадолго, и бумажка уже лежала. Никаких людей вокруг.

Лок поджал губы, сделался серьезнее.

– Жаль. Мне бы хоть одну зацепку.

Лике пришлось прижать ладони к очередной саднящей ране внутри, чтобы это произнести.

– Не переживай, если мне придет следующая, я не побегу.

Он хотел её – вот, что она чувствовала. Хотел как-то по особенному. Даже, если просто для секса – она, задвинув гордыню в шкаф, согласилась бы даже на такой вариант. Хотя бы на пару дней. От Лока сочилась эта удивительная энергия внутреннего жара, чувственности, нужды в прикосновениях. Но касаться нельзя. И в глазах его ей виделось больше, чем желание секса. Снова иллюзия?

– Почему ты пришел? Ведь мог позвонить, чтобы не наказывали.

Анжела даже достала телефон – мол, видишь, у меня есть? – покрутила его в руках.

– Мог. Но я хотел… лично.

Как будто ему было плевать на санкции.

Момент «удара по воротам» – Локхарт поднялся. Сейчас он уйдет, возможно, насовсем, она все так же чувствует себя дурочкой, уже тоскующей по нему, как насмерть привязавшаяся собачка.

Он сделал пару шагов прочь, когда Лика произнесла:

– Захочешь остаться без еды и без трусов, приходи.

Обладатель тату-змейки улыбнулся – она увидела эту ухмылку в полуобороте лица. После насмешливо кивнул и двинулся прочь.

«Господи, какая тупая фраза» – корила она себя, глядя вслед тому, кто уходил. «Наитупейшая! Я, как малолетка, как офанатевшая от чувств сикушка…» И бесполезно подбирать с земли латы – как же она от них устала. Внутри счастливо, внутри грустно, и не поймешь. Чудесно-отвратительный день.

Одно было ясно наверняка – ей пора возвращаться в «общагу».