Шрифт:
После такого глупо было упорствовать, поэтому пришлось соглашаться. Нэрданель на прощание протянула руку, принц замешкался, бросил взгляд на свои перчатки и, не став снимать, ответил аккуратным пожатием.
Не оглядываясь, она быстро пошла прочь от перекрестка в сторону Малой Белой улицы, но спиной ощущала пристальный взгляд. В конце концов, не выдержала и бросилась бежать: привлечь внимание было нестрашно, мальчишки всегда носятся, а кепи надежно приколото к тугому пучку на макушке. Прохладный ветерок облизывал пылающие щеки, и можно было надеяться, что он выдует из головы дурацкие мысли. Для успокоения она принялась сочинять будущее письмо мастеру Ф.
«Дорогой друг, сегодня был совершенно ужасный и разом прекрасный день…»
Комментарий к Глава 6. Дорогой друг
«…не раз просыпался за столом без уруна в кармане…»
Здесь: урун — мелкая медная монета (от квен. urun - медь).
========== Глава 7. Мастер Ф. ==========
Следующие три недели прошли замечательно. Каждый день Нэрданель рисовала, лепила из глины, изучала свои записи и штудировала книги, о которых упоминал на лекциях мастер Лорвэ. Она всегда полагала себя весьма сведущей в области искусства, но теперь подтверждались слова мастера Ф.: ее знания оказались отрывочны, несистематизированы и неполны. Это требовало решительных действий.
Отцовская библиотека была давно изучена, но теперь выяснилось, что Махтано весьма избирательно помещал в нее книги по интересующим Нэрданель темам, а на ее расспросы прежде реагировал не очень-то вовлеченно. Но теперь, получив список и строгое требование раздобыть, несколько озадачился, хотя возражать не решился. На следующий день Нэрданель с нетерпением высматривала его из окна, а потом побежала встречать к калитке.
— Я разорил целый шкаф в рабочем кабинете, а кое-что пришлось взять в библиотеке. Однако замечу, парочка пунктов из твоего списка вызывают у меня сомнения. На мой взгляд, это устаревшие труды, и тебе незачем забивать ими голову. Впрочем, я в принципе полагаю, что…
— Спасибо, папа! — не став дослушивать, Нэрданель чмокнула его в щеку, выхватила увесистую связку и потащила к себе наверх.
«Как белка в гнездо», — подумала она, мельком взглянув на свое отражение в прихожей.
— Куколка, не надорвись!.. — только и успел предостеречь Махтано.
Конечно, все равно было о чем сожалеть. Например, у нее регулярно появлялись вопросы и замечания, но в отличие от других слушателей она не могла позволить себе привлекать внимание поднятой рукой и участием в дискуссиях. Можно было лишь продолжать вздыхать об очевидной невозможности попасть на семинарские занятия или о том, чтобы просто послушать обсуждения после лекций. Закончив вовремя, мастер неизменно отправлялся на кафедру в сопровождении студентов, и они на ходу продолжали беседу.
Хотя грех было бы жаловаться. Она была искренне рада выпавшей на ее долю удаче и рассчитывала воспользоваться ею в полной мере. Тем более, мастер Ф. охотно комментировал ее рассказы, отвечал на вопросы и поддерживал рассуждения, и даже с Куруфинвэ они каждый раз обменивались парой фраз по теме, пока шли к перекрестку, ставшему точкой утренних встреч и полуденных расставаний.
В обществе принца Нэрданель чувствовала себя странно. На занятиях она обычно забывала о нем, лишь иногда натыкаясь взглядом: с того первого дня они, не сговариваясь, взяли за правило садиться на последнем ряду. Нэрданель устраивалась на своем месте с краю, Куруфинвэ — посередине. На нее он внимания вроде бы не обращал, глядя только на мастера, с которым до и после лекций иногда недолго беседовал. Нэрданель видела, что записей он не ведет, вопросов не задает и вообще не производит впечатления сильной заинтересованности. Последнее было совсем неудивительно.
— Вы сегодня как-то особенно пасмурны, — удивившись собственной нескромности, вдруг заметила Нэрданель.
Они медленно шли своим обычным маршрутом, но на сей раз молчали: принц заложил руки за спину и глядел под ноги, и не очень-то приятно было шагать рядом с ним в этом тягостном молчании. Прежде Нэрданель точно не стала бы ничего спрашивать, решив не лезть не в свое дело, но сейчас чувствовала себя обязанной. Тем более, что волей-неволей закрадывалась самая очевидная мысль.
— Разве? — подняв голову, мигнул Куруфинвэ.
— Да. Вы всю лекцию рассматривали свои перчатки и, мне кажется, совсем не слушали.
В перчатках, конечно, ходил не один только Куруфинвэ: вот хотя бы и среди студентов было немало франтоватых юношей из обеспеченных семей. Их легко было узнать по длиннополым и неизменно расстегнутым пальто, по шляпам с изогнутыми полями, тростям в руках и перчаткам. Но даже они снимали их в лектории. А принца она без перчаток не видела, кажется, никогда. В этой привычке тоже было что-то от высокомерного чванства, и она тоже была доводом не в пользу.
— Я размышлял о последствиях и тяготах любви к искусству, — попытался оправдаться Куруфинвэ.
— Послушайте, — вздохнув, Нэрданель остановилась и повернулась лицом к собеседнику. — Я очень признательна вам за помощь, но не могу видеть, что эти лекции стали вам в тягость. Разумеется, у вас много дел и других интересов, и…
— Не придумывайте мне дополнительных проблем, ниссэ Нэрданель, — чуть улыбнулся Куруфинвэ, но улыбка, в которую явно закладывалось обычное ехидство, получилась какой-то вымученной.