— Избавь меня от своего кабинетного красноречия, — уже не растягивая заунывно слова, отмахнулся Финвэ. Оставил в покое несчастный прибор и бесцеремонно забрал у Махтано чашку. — Конечно, выдало бы. И моя геометрия, и твоя основательность. Может, публика сообразила бы не сразу, но Феанаро бы точно не вытерпел ни дня. Какой-то криворукий прохиндей порочит доброе имя мастера Ф.?! Подать его сюда!

— Насчет криворукого я бы попросил…

— Шуму, думаю, тоже было бы с размахом.

— Я, кстати, теперь понимаю, откуда у него такая тяга к странным авантюрам…

— Зато уж наверняка.

— Тебе ведь нужно было просто еще раз с ним поговорить.

Финвэ вернул на стол пустую чашку, ладонью отер губы и уже без тени улыбки посмотрел на друга. Тот вздохнул.

Конечно, он говорил. И явно не реже, чем сам Махтано, а тот начал увещевания с первого же дня. Тогда он задержался на кафедре допоздна и обомлел, увидев на пороге блудного ученика: Феанаро явно подгадывал удобный момент. Это было видно по тому, как уверенно он прошел в кабинет — без опаски встретить кого-нибудь еще, как небрежно бросил на кресло куртку и сразу вытряхнул из мешка целую гору разных коробочек.

— Вот, — произнес он после короткого приветствия.

И поделился своим планом. План Махтано сразу не понравился. Из писем к себе и к Финвэ он примерно знал о перемещениях Феанаро по Валинору; знал о том, что он провел целый год где-то на севере и плотно занимался своими исследованиями кристаллов, а потом переключился на их обработку.

Содержимое коробочек язык не поворачивался назвать впечатляющими — здесь требовалось что-то намного сильнее. Махтано тогда сразу сказал, что подобному место в Музеоне.

— Надеюсь, что так. Это часть моего плана.

Он стал рассказывать о том, что уже два месяца живет в старом доме Мириэль, что все продумал, что ему нужна помощь — какое-то время забирать письма до востребования и относить на почтамт посылки; что через несколько месяцев он собирается официально вернуться и так далее, и так далее.

— Я не пойму, зачем все это? — удивился тогда Махтано и положил начало череде попыток переубедить своего упрямого ученика.

Разумеется, не преуспел.

Потом они с Финвэ неоднократно все это обсуждали, гадали и спорили. А через пару месяцев, когда газеты только начали входить во вкус и обсасывали всевозможные сплетни, Махтано заявил, что с него хватит.

— На пользу тебе это не пойдет. Народ сочиняет небылицы и строит догадки. Если хочешь заниматься делом — занимайся. Незачем играть в игры. И твой отец, между прочим, такого же мнения.

— Тогда народ будет сочинять сплетни и проводить параллели. А я и так слишком частый персонаж газетных статей, — непреклонно заявил Феанаро.

— Тебя же это как будто не заботит?

Махтано сказал так, потому что знал: заботит, еще как заботит. Но принц давно приучил себя отвечать на все слухи холодной невозмутимостью и в лучшем случае насмешкой. Постепенно это стало его обычной реакцией на любые раздражители, даже если настоящей цели задеть в них не было вовсе. Результатом такой сдержанности становились откладываемые на потом вспышки и даже бурные взрывы раздражения.

— Меня и не заботит, — отрезал Феанаро. — Я просто не хочу, чтобы лишний раз трепали языками. Что к лицу принцу, что не к лицу. Как так, почему, отчего!.. Я хочу, чтобы оценивали просто работу! Не оглядываясь на титул, или на что-то еще! Учитель, да ты же сам все понимаешь!.. — и тут он, конечно, совсем потерял терпение и стал возбужденно мерить шагами захламленную, заставленную коробками комнату — она по-прежнему производила впечатление не очень-то обжитого места.

Махтано понимал, хотя и не до конца. Он годами пытался вытравить из ученика разные глупые мысли и убеждения, с которыми Финвэ и привел его когда-то давно, но преуспел меньше, чем хотелось бы. Если вообще преуспел. Доверие вот разве что завоевал.

— Как знаешь. Но я остаюсь при своем: так ты только вяжешь себя по рукам. Будешь потакать капризам леди из высшего света. А слухи эти дурацкие все равно будут мешать, даже так — безадресно, — он поднялся со стула и снял с гвоздя по привычке повешенную туда шляпу. Шляпа опять побелела от пыли.

Вообще пыль в этом доме проникала повсюду и даже хрустела на зубах — как в том подсохшем куске пирога, которым Махтано легкомысленно позволил себя угостить. Насчет этого он тоже пытался проводить беседы: мол, работать нужно обстоятельно, аккуратно, содержать все в чистоте и порядке и уж, конечно, не устраивать мастерскую рядом с кухней. А еще лучше провести в доме основательную ревизию и выбросить весь очевидно ненужный хлам — треснувшие горшки, сломанные прялки, тронутые молью покрывала… Но даже такие несомненные и простые вещи не находили отклика.