Природа. Ты, кажется, воображаешь, что мир создан для вас, людей? Узнай-же, что во всех моих делах, порядках и предприятиях я имела целью никак не счастие или несчастье людей, а нечто иное... Если я, как ты говоришь, оскорбляю вас, то никогда не замечаю этого, как не замечаю и пользы, которую вам приношу. Наконец, если-бы мне пришлось стереть с лица земли весь ваш род, я и этого не заметила-бы.

Ирландец. Хорошо; но представь себе, что кто-нибудь добровольно приглашает меня в свою виллу, и я соглашаюсь на его просьбу. Там мне дают для помещения полуразвалившуюся каморку, в которой я нахожусь в постоянной опасности быть раздавленным, — сырую, вонючую, открытую для ветра и дождя... Хозяин не только не заботится о том, чтобы доставить мне хоть какое-нибудь удобство, но напротив, едва дает мне необходимое для существования; кроме того, он еще позволяет своим детям и всему семейству всячески оскорблять меня, поносить и даже бить. Если-же я досадую на такое обращение, он отвечает мне: да разве я построил эту виллу для тебя? Разве я для твоих услуг держу моих детей и всех моих людей? У меня есть о чем думать, кроме твоего развлечения и удобства. Если-бы это было так, я ответил бы ему: видишь-ли, друг мой, хотя не для меня ты построил свою виллу, но ты мог-бы не приглашать меня к себе. Если-же ты добровольно желал, чтобы я здесь жил, не должен-ли ты, с своей стороны, позаботиться о том, чтобы мне жилось, по крайней мере, без особенных огорчений и опасностей? Так я говорю и теперь. Знаю хорошо, что ты создала мир не для удовольствия людей: скорее я подумал-бы, что ты назначила его нарочно для их мучения Теперь я спрашиваю: разве я просил тебя поместить меня во вселенной? Или я ворвался в нее силою и против твоей воли? Но если это случилось без моего ведома и по твоему желанию, одним словом так, что я не мог ни согласиться на это, ни отвратить этого, и ты своими руками бросила меня в мир, — не обязана-ли ты, не говорю — сделать меня веселым и довольным, но по крайней мере запретить оскорблять и огорчать меня, чтоб я не тяготился своим существованием? И все, что я говорю о себе, я скажу и от лица всего человеческого рода и всех других живых существ.

Природа. Ты, кажется, не знаешь, что жизнь вселенной есть бесконечный круг возникновения и разрушения, соединенных взаимно так, что одно постоянно служит другому, и оба вместе — сохранению мира, который неминуемо сам придет в упадок, в случае уничтожения какого-нибудь из этих элементов. Отсюда следует, что в мире нет ни одной вещи, которая была-бы свободна от страдания.

Исландец. То-же самое я слышу от всех философов. Но если то, что разрушается, страдает, а то, что разрушает, не радуется, и само, рано или поздно, должно подвергнуться разрушению, — прошу тебя, ответь мне на один вопрос, на который не ответит мне ни один философ в мире: кому же нужна, кому полезна эта несчастнейшая жизнь вселенной, сохраняемая ущербом и смертью всех вещей, составляющих её?...

Одни говорят, что на самом интересном месте этого замечательного разговора явились, совершенно неожиданно, два льва, до такой степени слабые и истощенные, что едва были в силах сожрать упомянутого Исландца и таким образом подкрепить себя на этот день. Другие-же отрицают достоверность этого происшествия и утверждают, что поднялся ужаснейший ураган, который поверг Исландца на землю и воздвиг над ним великолепный мавзолей из песку, под которым Исландец был превосходно высушен и обратился в прекрасную мумию. Мумия эта была найдена впоследствии путешественниками и помещена в одном из известных европейских музеев.

Рюиш (стоит у дверей своей мастерской и смотрит в замочную скважину). Что за черт! Кто это научил музыке этих мертвецов, которые распевают, как петухи в полночь? Меня бьет лихорадка, и я чувствую, что скоро помертвею более их самих... Предохраняя их от разложения, мог-ли я предполагать, что они у меня воскреснут? Да, вот, — философствую, а у самого зуб на зуб не попадает. Черт побери того дьявола, который надоумил меня держать у себя в доме этот народ! Просто не знаю, что делать. Если запереть их, они, чего доброго, выломают дверь или проскользнут в замочную дыру, да и явятся к моей постели. Звать на помощь против мертвецов — статья не подходящая. Однако, попробуем ободриться и попугать их немножко... (входя). Детки, что это за игра? Что за шум? Разве вы забыли, что мертвы? Если вы воскресли, — очень рад; по предупреждаю, что у меня нет средств содержать вас живых, а потому прошу оставить мой дом. Если-же вы, как говорят, принадлежите к породе вампиров, то прошу вас покорнейше утолять свою жажду в другом месте, так как я нисколько не расположен дать вам высосать свою собственную кровь. Словом, если вы будете спокойны, как были до сих пор, — мы будем жить в ладу, и вам у меня ни в чем не будет недостатка; в противном случае, я сейчас-же беру дверной засов и убиваю вас всех!

Мертвец. Не сердись. Мы мертвы и останемся такими без твоей помощи.

Рюиш. Но откуда же у вас явилась эта фантазия петь?

Мертвец. Сегодня в полночь, в первый раз исполнился тот знаменитый математический год, о котором так много рассказывают древние писатели; мертвые говорят сегодня в первый раз; и не только здесь, но на всяком кладбище, в каждой могиле, на дне моря, под снегом, под песком, под открытым небом, — везде, все мертвые пропели в эту полночь песенку, которую ты слышал.

Рюиш. Сколько-же времени продолжается ваше пение и разговор?

Мертвец. Пение уже кончилось. Говорить мы можем четверть часа, а потом снова погружаемся в молчание до тех пор, пока опять не исполнится этот год.

Рюиш. Если это так, я полагаю, что вы уже не потревожите меня в другой раз. Болтайте-же свободно, а я постою здесь в стороне и с удовольствием послушаю вас.

Мертвец. Мы не можем говорить иначе, как отвечая кому нибудь из живых. Кому нечего отвечать, тот все кончает одной песенкой.

Рюиш. Это очень жаль, что вы не можете: любопытно было бы узнать, о чем-бы вы стали рассуждать между собою?

Мертвец. Если-бы мы и могли, ты ничего не услыхал-бы, потому что нам нечего сказать друг другу.

Рюиш. У меня в уме тысячи вопросов, но так как времени мало и выбирать нельзя, то — объясните мне вкратце, какие телесные и душевные ощущения вы испытывали в минуту смерти?

Мертвец. Что касается до самой минуты смерти, то я совсем не заметил ее.

Другие мертвецы. И мы также.

Рюиш. Как не заметили?

Мертвец. Так-же, как и ты не замечаешь того мгновения, когда погружаешься в сон.

Рюиш. Но сон — вещь естественная.

Мертвец. А смерть тебе кажется неестественной? Укажи мне человека, животное, растение, которые бы не умирали?

Рюиш. Ну, если вы даже не заметили, как умерли, я уж не удивляюсь тому, что вы распеваете песни. Я полагал, что об этом обстоятельстве ваш брат знает побольше нас, живых. Но, серьезно, вы не чувствовали никакого страдания в минуту смерти?