Он распахнул руки, и Оноре прижался к нему.

В другом конце гостиной Гамаш заметил Жана Ги – вид у зятя был потрясенный. Потом перевел взгляд на Ханию Дауд – Розлин и Клара кинулись к ней, чтобы помочь подняться, а она отталкивала их руки.

Больше никто не прореагировал на шум. Только они. Все остальные сразу поняли, что это хлопушки. А они слышали пистолетные выстрелы.

Прижимая к себе внука, Арман думал, насколько глубоки их раны на самом деле. Насколько велик ущерб.

Затянутся ли эти раны когда-нибудь?

– Desole [65] .

Феликс позвонил, когда Жан Ги и Арман вышли.

– Этот маленький засранец ничуть не сожалеет, – сказал Жан Ги.

Теперь уже было ясно, что хлопушки бросил в костер одиннадцатилетний помощник месье Беливо.

– Только не говори мне, что ты в его возрасте ничего подобного не делал, Жан Ги. Хлопушки? Костер? Ты бы всю чертову коробку бросил в огонь.

Жан Ги ухмыльнулся. Так оно и было. Шутихи. Петарды. Такие свистящие ракеты. Все это превратилось бы в блистательную демонстрацию его бессилия.

К ним присоединился месье Беливо, его сапоги проскрипели по утрамбованному снежку.

– Desole. Я разберусь с этим. Мои хлопушки. Моя вина.

Месье Беливо посмотрел сквозь языки пламени на Феликса, который понемногу подходил все ближе к открытой коробке с пиротехникой.

– Eh, garcon. Non [66] . – Голос его звучал твердо, но, когда он повернулся к Арману и Жану Ги, на его лице было добродушное выражение. – Дети…

Будучи бездетным холостяком, бакалейщик по отношению к детям всегда был добр и терпелив. Он словно вместо того, чтобы дать жизнь одному, присвоил себе их всех.

Месье Беливо отправился поговорить с Феликсом, а Арман и Жан Ги грелись у костра, протягивая к нему руки без перчаток. Стояла ясная, морозная ночь, хотя ветер усиливался.

– Погода ухудшается, – сказал Жан Ги, глядя на звезды и безотчетно ища глазами Большой Ковш.

Куртки они оставили в доме, а потому жались поближе к костру.

Слышался знакомый скрежет: ветер гнал кристаллы льда по снежной поверхности. Подхваченные порывом угольки и дымок костра понесло в сторону Гамаша и Жана Ги. Они закрыли глаза и отвернулись.

Когда ветер стих, Арман спросил:

– Все в порядке?

Жан Ги улыбнулся:

– Дым в глаза попал. Думаю, выживу.

– Я говорю о профессоре Робинсон.

– Она видела Идолу, – сказал Жан Ги; Арман молча смотрел в потрескивающий костер, зная, что это еще не все. – Я пытался остановить ее, Арман. Думаю, Анни решила, что я хочу защитить Идолу, и да, это было главной причиной. Но…

Арман ждал.

– …но где-то в глубине души мне не хотелось показывать ей свою дочь.

В пляшущем свете пламени Арман впервые увидел морщины на лице Жана Ги. Неужели столько лет прошло со времени их знакомства? Лет, породивших эти морщины.

Кроме того, он заметил пробивающуюся седину в темных волосах зятя.

– Но ты ей позволил, – сказал Арман.

– Только из-за Анни. Она сказала, что все в порядке.

– И как? В порядке?

Жан Ги хохотнул, и тут Арман увидел, что самые глубокие морщины начинаются в уголках его глаз. Морщины смеха.

– Все к тому идет.

Бовуар обернулся и кинул взгляд через окно в гостиную. У камина стоял телевизор – по каналу «Радио Кэнада» шла ежегодная квебекская новогодняя программа «Пока-пока».

Стулья поставили ближе к экрану, и гости подходили и усаживались с тарелками и выпивкой в руках.

– Идите в дом! – позвала Рейн-Мари от двери. – Уже почти полночь.

– Ветер набирает силу, – сказал месье Беливо. – Я побуду на улице. Послежу за костром. И ты тоже иди, – велел он Феликсу. – Выпей горячего шоколада, погрейся.

– Нет, – помотал головой мальчик. – Я хочу с вами. За костром нужно присматривать.

– Идем, – сказал Арман Жану Ги. – Вместе проводим этот год.

– Вы же не собираетесь поцеловать меня, когда пробьет двенадцать? Эй, кстати, вы горите.

Арман опустил взгляд. Уголек и вправду попал на его свитер.

Жан Ги натянул рукав на пальцы и сбил тлеющий уголек со свитера тестя.

Они вошли внутрь, получили по чашке горячего шоколада и отнесли их бакалейщику и его ученику, а потом присоединились к собравшимся у телевизора.