Повернулся.

Бросил взгляд назад.

Арман резко остановился и опустился на колени перед телом, лежащим в снегу лицом вниз.

Он хотел было ухватиться за пальто и перевернуть тело, но вдруг отпрянул.

Жан Ги опустился на колени с другой стороны и тоже протянул руки к телу.

– Постой. – Арман осторожно просунул пальцы под шарф, чтобы прощупать пульс, которого, как он знал, не будет.

Потом поднял голову и посмотрел на Бовуара.

Когда поднялась тревога, сердце Армана екнуло. Слыша ужас в доносившихся с опушки криках, он тут же решил, что кто-то из подростков, напившись, уснул в сугробе и замерз до смерти.

Он тут же понесся туда, забыв про куртку и сапоги. Другие тоже бросились на улицу, но Жан Ги остановил их резким «Мы дадим вам знать».

Мороз крепчал, ветер усиливался, стонал в деревьях, поднимал верхний слой снега, гнал его вихрями.

Арман похлопал Жана Ги по руке и сказал:

– Осторожно.

Бовуар увидел, на что указывал палец тестя. Темные пятна на белом снегу у головы мертвой женщины.

Это была женщина. Мертвая женщина. Сомнений на этот счет не оставалось. Как и на другой.

Темные пятна на снегу – это кровь. Женщине размозжили голову. Они имели дело не с переохлаждением. Не с трагическим несчастным случаем.

Бовуар достал телефон, включил фонарик и видеозапись, чтобы получить картину места преступления. Это выходило за пределы стандартного протокола. Погода определяла его действия. Тело уже заносило снегом, и казалось, что огромная белая рука высунулась из-под земли и пытается утащить женщину вглубь.

С каждым мгновением пропадали улики. На глазах исчезали под снегом пятна крови.

– Возвращайся в дом! – перекрикивая вой ветра, приказал Гамаш. – Родители будут беспокоиться. Скажи, что произошел несчастный случай и мы этим занимаемся. Все должны оставаться в оберже. Пусть никто не уходит.

– Ладно. – Жан Ги поднялся и побежал к гостинице.

– И захвати наши куртки! – прокричал Гамаш вслед зятю.

Гамаш, ссутулившись и моля Бога о том, чтобы Жан Ги услышал его просьбу, пытался защититься от холода. Он знал: обморожение, а потом гипотермия наступают быстро. Он достал телефон, еще раз включил видеозапись, потом сделал два звонка. Первый – коронеру, потом дежурному в управлении Surete. В отдел по расследованию убийств. Стуча зубами, он приказал прислать группу криминалистов для осмотра места преступления.

Разговаривая по телефону, он встал с наветренной стороны, чтобы загородить мертвую от летящего снега. Чтобы защитить улики, прежде чем их поглотит стихия.

Тело принадлежало взрослой женщине, не девочке. Это было ясно, хотя она и лежала лицом в снегу. Прикоснувшись к ее шее, Арман ощутил, какая она холодная, даже заледеневшая. Он словно дотронулся до мрамора, до упавшей статуи.

Руки были вытянуты вдоль тела. Она не сделала попытки предотвратить свое падение.

Он наклонился, чтобы получше рассмотреть рану на затылке, и понял, что женщина в момент падения была без сознания или уже мертва. Даже с фонариком он мало что мог увидеть, разве что темные пятна на ее темной шапочке. Да капли крови, все еще проглядывающие сквозь снег.

Гамаш посмотрел на свои часы: семнадцать минут первого. Он прикинул – она была мертва уже минут двадцать.

Порыв ветра налетел на него и понесся дальше, унося с собой дыхание Гамаша и немалую часть его телесного тепла.

Его лицо немело, руки дрожали, пока он медленно обводил камерой это место, записывая видео и свой комментарий. Он подозревал, что его слова были почти неразборчивы, потому что губы и щеки у него совсем застыли. Когда он наконец услышал хруст снега за спиной, его колотило так, что зуб на зуб на попадал.

– Patron.

Он почувствовал куртку на своих плечах и сильные руки, поднявшие его на ноги. Он трясся, не попадая руками в рукава, и Бовуар помог ему одеться. Гамаш сразу же почувствовал облегчение. Ветер и холод перестали терзать его плоть. Зима была изгнана из его костей.

Вместо тихого стона облегчения из его груди вырвался какой-то писк. Этот звук почти наверняка будет воспроизведен на открытом судебном заседании. Но Гамашу сейчас было все равно.

Бовуар натянул вязаную шапочку на уши Армана, потом сказал:

– Ну-ка дайте ваши руки.

Гамаш подчинился. Бовуар натянул термоизоляционные перчатки на руки тестя, уже начавшие оживать благодаря карманным обогревателям.

– Лучше?

Гамаш кивнул, а Бовуар опустился на колени, чтобы помочь ему переобуться.

– Non, non, это я могу сам, – запротестовал Гамаш.

Но Жан Ги уже застегивал сапоги тестя, подставив ему плечо для опоры.

Через минуту мир из студеного, кусачего, зверски холодного стал благодатно теплым.

– Merci, – пробормотал старший инспектор все еще ледяными губами.