Восемьдесят лиг до Нан-Татрена сделали за восемь часов.

Вереница из двадцати автомобилей ворвалась в городок, пугая жителей своим видом: торчащими на крышах пулеметами, ревом моторов и свистом покрышек. Тингол впервые после сражения у Амон-Эреб покинул границы Дориата — никакие разумные доводы ни Совета, ни советников, ни даже Мелиан остановить его не могли.

Номер к их приезду был по возможности не тронут: ванна осталась наполнена красной водой, возле ее гнутой ножки стояли фужер и едва начатая бутылка «Старого Адуранта»; здесь же на табурете поблескивали телефонный аппарат и маленький складной нож. «Незаменимая в хозяйстве вещь, — охарактеризовал его Тингол, когда дарил тысячу лет назад. — И карандаш заточить, и колбасы нарезать, и пырнуть кого-нибудь». Белег взвесил нож в руке и убрал в карман, оглядел превратившиеся в грязный налет почти просохшие лужи и прошел в комнату.

Даэрона уже достали из ванны и перенесли на застеленную клеенкой постель. Рядом ждали врач и дежурный полицейский. Нантатренский глава поселения, начальник местной полиции и владелец «Золотого очага» встретили их еще на улице.

— Я бы хотел отметить, — заторопился последний после коротких формальных приветствий, — что мое заведение не может нести никакой ответственности за случившееся и, напротив, должно считаться потерпевшей стороной…

Когда все обнаружилось, и стало ясно, что они выезжают, поднятый среди ночи владелец изрядно перетрусил. Но за эти восемь часов успел отойти, успокоился и теперь начал втолковывать про свою непричастность, а когда они все поднялись в номер, пошел дальше — заговорил о репутации, испорченных коврах и каком-то еще уроне. Тингол только взглянул на адъютантов, и дюжие парни за шиворот вынесли разом затихшего господина за порог.

— Заверяю, что мы осмотрели все с полным пониманием, – повторил начальник полиции, когда закончил короткий отчет и взглянул на своего дежурного. Тот не отрываясь смотрел на короля, потому кивал с опозданием. — Прискорбное происшествие, но нападение исключено. Доктор Глортан может подтвердить.

— Здесь освидетельство. Я все изложал, — сухо и с сильным акцентом произнес доктор Глортан, обращаясь непосредственно к Тинголу и протягивая ему бумагу.

Тот смотрел только на тело и не ответил ни одному, ни другому. Наконец повернулся к доктору Лириону:

— Проверь сам. Убедись, что… никто не излажал, — и вышел из номера. Через пару минут его голос уже громыхал на улице — там стали готовить перевоз.

Осмотром занялись сразу: следами в ванной, пятнами на ковре, личными вещами. Маблунг сидел на корточках перед раскрытым чемоданом, Саэрос — в ногах на постели и не реагировал на попытки военврачей себя передвинуть. Белег поворошил в пепельнице основательную горку бумажного пепла, нашел в ней уголок фотокарточки и еще один уголок — плотной акварельной бумаги, на каких печатали открытки. Ни записки, ни следов ее не было. Он отошел к стене, нащупал в кармане складной нож, раскрыл: лезвия были на первый взгляд чистые, и рукоятка полностью высохла, но на свету виднелся буроватый налет, а внутри корпуса поблескивала влага. Белег вынул из кармана платок и стал протирать.

— Я могу уходить?

Из них пятерых Даэрон был не только самым одаренным, самым талантливым, с самым золотым характером; самым красивым был тоже он — до неприличия, до постоянных девичьих слез, к которым прежде относился с философским принятием. Безупречно стройный, белокожий, чернобровый, с угольными волосами мягкой волной, с сияющими синими глазами, с самым безупречным вкусом. Это было очевидно всегда, но однажды как-то неожиданно высветилось и с другой стороны: на одном из праздничных приемов во дворце они с принцессой танцевали в общем танце. Было шумно и весело, но другие пары сами собой вдруг стали отпадать, отходить в стороны, освобождая место; заканчивали танец Даэрон и Лютиэн уже вдвоем — весь зал только наблюдал в едином восхищении и потом разразился едиными длинными, совершенно спонтанными овациями.

Наверное, все это тоже было проявлением вкуса: сейчас Даэрон лежал на постели, и его волосы давно просохли и сами собрались крупными черными локонами; лицо, фарфорово-бескровное, будто протерли от румянца. Но Белег смотрел и видел не это, а стыдливую клеенку поверх голого матраса, задранную рубашку в бурых разводах и ванну, в которой будто полоскали сырое мясо.

— Господин, не знаю вашего имя, — не унимался доктор Глортан, — рисковаю заметить, что мои пациенты ожидают целого дня. А этот господин уже закончился.

Белег перевел на него взгляд. Типично черноволосый и типично сероглазый, с превратившимися в ниточку поджатыми губами, он всеми силами демонстрировал крайнее раздражение. «Чем рассерженный голдо отличается от кошки? — спрашивала старая шутка. – Если обрызгать кошку — зашипит не каждая».

— Здесь не Дориат, а свободные земли. Я не поддаюсь Элу Тинголу.

— Почему же вы еще здесь?

Белег забрал у него бумагу. Как и ожидалось, написано было аккуратно и без ошибок.

«…ввиду критического уменьшения объема циркулирующей крови…»

— Спасибо за помощь, доктор Лауртанно{?}[Здесь и далее выделенная в тексте курсивом прямая речь — квенья.], — Белег перешел на квенья. — Я вас не задерживаю.

Голдо сгреб свой саквояж и с оскорбленным видом удалился.

Фактически, если не брать в расчет формальную карту «королевства Дориат и Белерианд», Нан-Татрен был самостоятельным населенным пунктом на толком никем не контролируемых землях; весьма пестрый состав проживающих этому только способствовал. Реально же все его дела решались в Нарготронде с оглядкой на Менегрот. Но на дворе был не Долгий мир, а в Нарготронде — не Финрод: едва ли глава какого-то Нан-Татрена решился бы ослушаться прямого приказа из Менегрота — заткнуться и ждать.