— У вас пятно на лацкане, — перебил Белег.

Господин Гвириэль осекся, скосил глаза и снова всплеснул руками.

— Прошу меня извинить!

Оставшиеся на крыльце проводили его взглядом, и ниссэн Авриль вздохнула, посмотрела на Белега и через паузу, через силу проговорила:

— Простите. Тяжко…

— Кому, — буркнул Идмо.

— Ну что ты, — она наклонилась, сняла с головы у мужа фуражку и нежно встрепала ему короткие, слежавшиеся волосы, — пойдем. Пойдем, а после обеда вместе посчитаем — готово все. И он потом прав: пора звать. Акдис! — она обернулась на дверь, крикнула: — Акдис, звони!

Из столовой донеслись тяжелые шаги, на крыльцо вышла нис Акдис — их младшая дочь (старшая, Эльнис, была замужем за командиром заставы и давно жила со своей семьей в Северном Приграничье; про среднюю говорили редко). Короткостриженая, сухопарая, молчаливая и не слишком приветливая, она исполняла обязанности горничной, судомойки, помогала матери на кухне, отцу по дому и ходила за покупками. Вышла, взглянула искоса, здороваться не стала; латунный колокольчик на длинной рукоятке пронзительно забился, зазывая жильцов на обед.

— Господин Куталион, — ниссэн Авриль проводила дочь укоризненным взглядом и снова посмотрела на Белега. — Может, вы действительно с нами? Сегодня суп с колбасками и судак по-бретильски…

Белег покачал головой, задержав взгляд на виднеющемся в проеме двери упорно молчащем телефонном аппарате, и вежливо отказался.

В квартиру он поднялся медленно, медленно же прошелся по комнате и остановился возле буфета. На полках рядами выстроились банки с тушенкой и консервированной фасолью, картонка с полудюжиной яиц, несколько пачек галет и начатая коробка супового концентрата («Готовые супы мастера Двурми. Польза и натуральный вкус в каждой ложке!»). Окинув взглядом это изобилие, он вытащил галету и вернулся за стол: вряд ли Турин задержится надолго.

Принципиально нового в газетных заголовках по-прежнему не наблюдалось. На Приграничье без перемен, условные союзники сидят смирно и зализывают раны, Ангбанд выжидает. Большая статья о смертных беженцах в Дориате сводилась все к тому же многословию «за» и «против», и ее Белег дочитывать не стал, перелистнул к сводкам происшествий. Но и там не нашлось ничего стоящего: пара уже привычных потасовок в Новом Заречье, драка в Клубке и ежевечерний биндюжный дебош в приснопамятном кабаке «Ивушка». Еще имелись три карманные кражи, две хулиганские выходки и одна незначительная автомобильная авария в центре города, да притягивала взгляд излишне подробная, излишне броская заметка о двух юных нис, напуганных неизвестным смертным, что справлял малую нужду на парадной набережной Эсгалдуина. (Сразу после Нирнаэт и размещения в Дориате первых беженцев по всем редакциям пустили настоятельную рекомендацию с самого верха: снижать градус при освещении инцидентов со смертными на территории королевства. Но с каждым годом и с каждым резонансным происшествием градус этот неизменно повышался).

На предпоследней странице афиша освещала новый сезон: танцевальные вечера, творческие встречи, осенний концерт блистательной ниссэн Аримэ… «По обе стороны Великого Моря» — это уже про выставку жемчугов «лучших коллекций Домов тэлэри и фалатрим», многочисленные анонсы к грядущему Празднику урожая. Поздравления, свадебные объявления, новорожденные… На последней странице объявления о без вести пропавших и столбик некрологов — все с Приграничья.

Кресло скрипнуло, сложенная газета шлепнулась в общую стопку.

Можно было сделать еще вот что: дойти до почтового отделения, а лучше сразу до Портового городка — там заинтересованные читатели доставали голодримские газеты, в том числе строжайше запрещенные. С другой стороны, не стоило оставлять пустую квартиру, тащиться к реке и преждевременно напоминать о себе в некоторых полезных местах. Главное, не стоило потакать нетерпению. И потому Белег никуда не пошел. Просто расстегнул пиджак, улегся щекой на сукно и обхватил себя поперек груди. Уличный шум поплыл, превратился к монотонный гул; затем стих вовсе и не беспокоил его ровно двадцать минут. А потом Белег рывком поднялся, сходил умыться и вернулся за стол — стал чистить револьвер.

За этим занятием его и застал топот на лестнице. Туриновы армейские ботинки отбили нарастающую чечетку, квартирная дверь распахнулась, ударилась о стену; на ней забилась, зазвенела латунная цепочка. Запыхавшийся молодой человек появился на пороге секундой позже и, переломившись, уперся ладонями в линялые колени галифе.

— Быстро, — заметил Белег, отложил разборочный ключ и осторожно наклонился за улетевшей паклей. — Прикрой дверь.

— Там!..

— Неужели наше первое дело?

— Там!.. — еще раз попытался Турин, но только задохнулся сильнее и закашлялся.

— Дверь, — повторил Белег, выбираясь из-под стола. Подстеленная газета шевелилась страницей бесплатных объявлений, и револьверные детали на ней грозили раскатиться.

Турин замотал головой, затем закивал, а затем шагнул вперед и с размаху ухнул кулаками в столешницу — ниппельные трубки, винты и прочая мелочь подскочили и блохами попрыгали на пол. Белег проглотил свое следующее предположение, проводил взглядом улетевшую пружину и поднялся.