— В которой работаете вы, — мурлыкнул Деймон.

От его сладкого голоса мороз пробежал по коже. Судя по всему, он собирался заняться моим делом лично и с особым пристрастием. Например, пустить на наглядное пособие. Заодно грамоту от министерства образования и юстиции получил за экономию средств. Два в одном, так сказать: и труп для анатомички, и тратиться на еду, уборку камеры не нужно.

— Да, я там работаю. Это запрещено?

— Нет. Только вот конфеты принесла ваша подруга.

— Это тоже вне закона?

Я цеплялась за соломинку, но стремительно шла под воду, пуская пузыри.

— Которая там не работает.

Отлично понимаю, куда клонит Деймон. Нет уж, Анжелу я с собой на дно не потащу.

— Подождали бы пару минут, забрали бы коробку сами. А так явились к самому закрытию, когда посыльный уже ушел. Благодарите подругу за то, что она согласилась прогуляться до гостиницы, побаловать сладеньким вашу пассию.

— Вот видите, — сокрушенно вздохнув, обратился к ректору Деймон, — опять хамит!

— Я ведьма, мне можно.

Скопировав прежнюю позу оппонента, закинула ногу на ногу. И, спохватившись, тут же поставила ступни обратно на пол. Мухомор мне в суп, совсем забыла про «стрелку» на чулке! Спросонья схватила надела первый попавшийся.

— Травить людей тоже?

Деймон с легким прищуром обернулся ко мне.

Стиснула зубы.

— Повторяю, я никого не травила. Я хотела получить «зачет», признаю, подмешала в конфеты снотворного…

Деймон хмыкнул:

— Это теперь так называется?

Промолчала и вновь принялась изучать рисунок пола.

Лучше я себе уже вряд ли сделаю, а вот хуже могу.

— Увы и ах, айла, конфеты предназначались не моей, как вы выразились, пассии и даже не мне — мэтру Олонию, моему давнему учителю и наставнику. Торопился же я потому, что должен был встретить его на вокзале, проводить до гостиницы и устроить со всеми удобствами.

— Раньше полуночи поездов нет.

Следовало бы и дальше держать рот закрытым, но слаба, не смогла.

— Я прибыл вовсе не из столицы, — с улыбкой уточнил мэтр Олоний.

Странно, он должен меня ненавидеть, призывать заклеймить и отправить на рудники, а заезжий маг, единственный из всех, смотрел с сочувствием, молчаливо подбадривал, успокаивал. Чем сделал только хуже. Если бы речь шла о Деймоне, о девице сомнительных правил…

На глаза навернулись слезы. Плечи задрожали.

— Я не хотела! — судорожно прошептала я, борясь с нежданной влагой. — Не хотела причинять никому вреда. Просто айл Амроз… Он сказал, что я тупая, никогда не сдам предмета, а у меня жених… Любовь всей моей жизни. Завтра раздают билеты на благотворительный бал… Только отличникам. Я… я никогда его не увижу без зачета, мы не поженимся.

Слова бессвязным потоком лились из груди. Плотину прорвало, не в силах сдерживаться, я самым постыдным образом разрыдалась.

Теперь все знают… Лучше бы меня и дальше считали коварной отравительницей!

Ректор наверняка супит брови, Деймон брезгливо морщится, а айла Гения сейчас возьмет меня за шиворот и выставит из академии. Ведьма должна быть сильной, смелой, умной, хитрой, а не размазней.

— Держите!

В изумлении уставилась на Деймона, протягивавшего носовой платок. А где же кривая усмешка, где торжество, танцы на костях?

— Приведите себя в порядок, айла! — чуть повысил голос он.

Ну наконец-то, а то я приняла его за нормального человека!

— Ваш поступок, ваше поведение недопустимы. Вам следовало подойти ко мне, объяснить ситуацию. Я бы вошел в положение и поставил вам «зачет» условно, с отработкой после экзаменов. Но вы!..

Суровое лицо Деймона сулило строгое наказание. По крайней мере без издевательств.

Я готова. Что там: арест, исключение, все сразу?

— Полагаю, картина ясная, — убедившись, что все высказались, прокашлявшись, взял слово ректор. — В свете вновь выявленных обстоятельств…

— Поставь ей зачет, Деймон, — неожиданно прервал его мэтр Олоний.

— Что? — от неожиданности хором переспросили оба мужчины.

— Что слышали.

Олоний тяжело поднялся с кресла и направился к ректорскому столу. Глазам своим не поверила, когда мэтр Садастер, сам не мальчишка, при религиях, засуетился, уступая гостю свое место.

— Сто лет за таким не сидел!

Мэтр Олоний любовно погладил малиновое сукно, поправил стопку чистой бумаги под пресс-папье.

— Двенадцать, если быть точным, с тех пор, как император отправил меня на почетную пенсию.