Я поспешила к своему столику, не переставая глазами выискивать Никиту. Пока дядя произносил праздничную речь, в которой особо чувствовались слова тети Нины, в зале появился Гордеев.

Осторожно минуя ряды круглых столиков, он опустился на стул рядом со своей мамой и перевел глаза на дядю.

Голос Забелина вдруг переменился и с праздничного стал каким-то разочарованным.

— Вчера мне пришлось открыть для себя страшную тайну, которая подорвала мое доверие к одному человеку, — спокойным голосом поведал дядя, будто рассказывал притчу. Он говорил о нас с Гордеевым.

На этих словах я посмотрела на Никиту. Он тоже смотрел на меня. С сочувствием. Будто он был виноват. Хотя, конечно, все это началось именно из-за него. Но разве я жалею? Нет! И пусть дядя говорит про нас все, что угодно, - он не знает, что на самом деле происходит между нами. Я и сама не знаю! Только это окрыляет меня и лишает страха.

Я поднялась со своего места и вышла вперед. На меня тут же опустился свет прожектора, так что мне пришлось прищуриться, чтобы привыкнуть к такому яркому вниманию.

— Геннадий Петрович, подождите! — встряла я, и тут же около меня в луже света оказался Гордеев.

— Это я виноват, — заявил он, обращаясь к дяде.

— Нет, это я! — перебила я, — Я собиралась прыгнуть с моста, но Никита меня спас, и тогда мы…

— Ты хотела прыгнуть с моста?! — ужаснулся дядя со сцены, и вместе с ним охнул весь зал. Кто бы мог подумать, что Аллочка такая сумасшедшая?

— И лучше бы я прыгнула, — чуть тише произнесла я, поворачиваясь к Никите, — Может, тогда мне сейчас не было бы так больно.

— Я никогда не позволю тебе совершать такие глупости, — ответил он, не спуская с меня настороженного серого взгляда.

— Ты – моя величайшая глупость, — выпалила я и тут же, ощутив вину за свои слова, приблизилась к Гордееву, — Я знала, что ты делаешь все это из-за работы! Ведь ты на сто процентов состоишь из нее!

В моем тоне звучала обида. Гордеев осторожно коснулся моей руки и с легкой улыбкой на губах поправил меня:

— На девяносто восемь. Оставшиеся два процента я трачу на мучительные попытки не думать о тебе, — с нежностью в голосе произнес он, — Ведь ты и есть та самая причина, по которой я так люблю эту работу. Ты занимаешь все эти девяносто восемь процентов, Аллочка.

— Что? — с моих губ сорвался удивленный вздох, и я подняла на Гордеева большие глаза, полные восхищения.

— Я думал, что смогу не думать о тебе, если сбегу в новый филиал, — объяснил он, — Но, сблизившись с тобой, я понял, что лучше уж я буду наблюдать, как ты строишь глазки Степанову, чем сходить с ума вдали от тебя.

— Гордеев…, — шепнула я, бросаясь на шею любимому мужчине.

Тот подхватил меня и прижал к себе в тесном объятии. Забыв, что на нас пялится весь зал, мы уже готовы были перейти к финальному поцелую, как на сцене раздался добрый смех Забелина.

— Вообще-то я говорил об Артеме Самойлове, который, как оказалось, сливает конкурентам важную информацию, — дядя помахал нам со сцены маленьким диктофоном и добавил: Если бы не этот любопытный аппарат, оставленный в моем кабинете таинственным незнакомцем, я так и не узнал бы, почему мы теряем важных клиентов.

Дядя с благодарностью посмотрел на нас и добавил:

— А ты, Никита, убедил меня в своей надежности, и теперь я вижу, что только тебя могу сделать руководителем нового филиала! — провозгласил дядя.

Раздались фанфары, с потолка посыпалось конфетти, зааплодировал зал. И только мы с Никитой стояли в свете прожектора, крепко прижавшись друг у другу.

— Собирай чемоданы, Гордеев, — поздравил дядя, — Ты едешь во Владивосток!

— Владивосток?! — одновременно воскликнули мы с Никитой.

И тут до меня дошло. Весь год дядя старался выстраивать отношения с азиатскими партнерами. Вот для чего нам нужны были внештатные переводчики китайского и японского.

Все это время мы готовили к открытию филиал на другом конце страны!

— Я не могу, — пробормотал Гордеев, пронзая меня глубоким серым взглядом. Он готов отказаться от работы ради меня. Он выстроил приоритеты.

— Дядя, — громко заявила я, — Думаю, Никите Дмитриевичу нужна будет толковая помощница в новом офисе.

— Ты поедешь со мной? — изумился Никита, крепче сжимая пальцы на моей талии. — Но почему?

— Потому что влюбилась, Гордеев, — я пожала голыми плечами и погладила ладонями мужскую шею.

— Аллочка, твою мать, — пробормотал он, касаясь лбом моего лба, — Я должен был первый это сказать.