— Кощеева пристройка до сих пор пустует. Я так и не снёс её. Там можно спальню обустроить. Или две. Тишка, хочешь свою комнату?

— Я могу где угодно спать, на любой лавке, — он прошёл к столу. — Мне не надо отдельного места.

— Мне стеснять вас неудобно, — промолвила Гостята, бочком пробираясь за стол.

— Помилуй, какое стеснять, дом огромный, — развела лапами Кикимора. — Устраивайся где хочешь. У меня своя опочевальня и купальня, мне вы не помешаете. А пристройка каменная, правда что, пустует. Алёши почти никогда дома нет — он всё время в лесу. Мне хоть будет веселее. Ну я, правда, тоже много времени на реке провожу, — быстро добавила она, поглядывая на меня. Я принялся есть. Оголодал страшно. Наблюдавшая за исчезающей едой Кикимора подскочила.

— Наверное ещё добавки надо? Я мало приготовила. Не привыкла к гостям.

— Я помогу, матушка, — Гостята тоже вскочила. Они столкнулись у печи.

— Я не мешаюсь? — спросила знахарка.

— Я совсем не ревнивая, — Кикимора сложила лапы на щёки Гостяты, а я подумал, что сила у речной нечисти такая, что она может одним махом оторвать знахарке голову.

— Я про дом и про хозяйство говорю, — Кикимора улыбнулась. — Распоряжайся всем, что видишь, смело. У меня не спрашивай.

— Вроде всё как раньше было, на том же месте, — огляделась Гостята, освободившись. Мне показалось, что намёк это на то, что она здесь была прежде Кикиморы. Я отвлёкся, за ними двумя наблюдая. А в голове промелькнула шальная мысль. Вот у меня две женщины в доме, стоят у печи и уже выясняют, кому и как хозяйничать, а Горян со своей сотней в юбках что делает? Они у него все вместе живут или по отдельности? Сколько к нему на самом деле ещё любопытных вопросов.

Ещё раз уверившись у Кикиморы, что она не собирается топить моего сына, я отправил их вдвоём купаться. Гостята, видно, чуть дара речи не лишилась. Попробовала Тишку остановить, но тот ответил, что уже не раз купался, а с речки их наверное заберёт Горян, так что они к обеду вернутся обратно. Гостята пообещала приготовить обед.

Мы остались вдвоём.

— Тебе бы поспать, — предложил ей.

— Как мне спать, когда белый день, — не согласилась она.

— А где вы ночевали сегодня? — я ж не помню ничего, вот спать свалился на улице.

— В спальне твоей, Алёша. Там тоже мало что изменилось, — спустя мгновение знахарка добавила.

— А что мне менять и зачем? — я уселся на крыльцо, дожидаясь, чтобы Гостята присела рядом.

— Тишка с твоей женою дружен? — спросила Гостята аккуратно.

— Вроде ладят, — ответил я.

— Я сказать тебе хотела, про себя и про сына… нашего, почему вышло так и что я думала, что так будет луч…

— Что ты думала и почему когда-то так решила и поступила, мне не важно, — остановил я её, — ты сейчас здесь и наш сын тоже.

Женщины одним моментом чувствуют. Что сейчас она в голове и сердце держит, то для неё правда. Завтра она будет чувствовать и думать другое и себя и меня уверять в том, что это и есть настоящее, а вчера было не то. Я решил, что мне без разницы. Через столько лет она уже сто раз заново придумала, почему так поступила и почему так правильно. Ещё и меня в этом убеждать ни к чему.

— Ты не хочешь меня выслушать?

— Нет, — я поднялся и открыл двери. — Дом тебе хочу показать. Всё же изменился он немного, расскажу тебе, что где.

Она послушно зашла, я за ней последовал. Показал ей все комнаты, кладовые и ледник. Показал, как идти в покои к Кикиморе, и что её тут есть личная купальня.

— Сюда лучше не входить, — кивнула Гостята.

— Не то чтобы… Но всё ж таки она речная нежить, вряд ли тебе в её купальне понравится. Я туда не лезу, по крайней мере, — рыкнул я, надеясь, что похоже будет на смех.

А сам себе отметил, что Гостяте надо срубить обещанную когда-то баньку. Тишка, конечно, скажет, что может вымыться в любом корыте, но всё же они люди, им не подойдёт всё время мыться в реке.

В кладовой, где хранились припасы съестные, Гостята сразу схватила банку гороха.

— А вот это, Алёша, тебе пригодилось бы.

— Горох перекладывать из кучки в кучку? Тишка мне уже показывал.

— И ты, конечно же, не делаешь. А это очень занятие полезное, — она внезапно схватила мою лапу, прошлась своими сухими пальцами по моим пальцам, каждый прощупав, посмотрела на когти.

— Что поняла? — спросил я, забирая лапу.

— Держи, — она вручила мне банку с горохом. Пробежала взглядом по полкам, нашла пустой туесок. — Вот из этой банки в этот туес по одной горошине. А когти тебе подстричь нельзя?

— Нельзя. Ты, значит, Тишку учишь лекарскому ремеслу?

— Не то чтобы учу. Он любопытный, всё запоминает. А вдруг пригодится? — она вышла из кладовой, добавила. — Мы заснуть сегодня не смогли. Тишка про тебя всю ночь рассказывал.

— И что говорил?

— Всё больше про то, какой ты хороший.

Не знаю, можно ли понять по моей звериной роже, когда она, рожа, довольная.

— Быстро же он к тебе привязался, — продолжила Гостята. — А Кикимора тебе, значит, нынче жена?

И как с Гостятой разговаривать? Если она скачет с одного на другое. Я её повернул к себе.