— Слышишь что? — спросил я.

Он только кивнул. Потом зашептал. Слух у нас с Кощеем хороший, и мы поняли, про что он разговаривает.

— С Радой? С матерью того мальчонки говоришь? — спросил я.

— С ней, — ответил за Тишку Кощей, он, колдовская морда, видимо, разговор контролировал.

— Ну, значит, оба живы, — я успокоился. Рада и сын живы, а за Родьку я не скажу, что сильно переживал.

Оставил Тишку ночевать у себя. Можно было, конечно, со стаей волков его домой отправить. Но не хотелось по ночи, всё ж таки лес, сплошь колдовское место, жадное до новой нечисти. И была небольшая вероятность, что опять с сыном Рады связаться получится.

Кощей улетел по своим царским делам, а среди ночи вернулся. Ворвался снова в дом ко мне, кость поганая, весь полыхая, и сообщил, что Рада живая — связалась с ним сама через амулет. И вся семья её жива-здорова. Богатырь, видать, пришёл в себя, а как именно они все освободились от плена далёкой царицы, то Кощей так сам толком и не понял.

— Я вот так рассуждаю, Леший, — сидел он за столом, отчитываясь. — Кто на ней женат, тот пусть её домой и провожает. Они теперь всей семьёй соединились — совет и любовь, дойдут как-нибудь. А мне к царице Барсе соваться нечего. Чужие земли, чего границы нарушать почём зря?

— Вспомнил, значит, царицу эту?

— Алёша, знал бы ты, какая там царица!

— Даже не начинай, — я кивнул на Тишку, сопящего на лавке.

— Повезло Раде, что у тебя сын есть. Ещё и такой сообразительный, — Кощей посидел ещё, задумчивый, спросил дежурно про здоровье Кикиморы и улетел восвояси.

Тишку я утром отправил домой. Он потом долго не приходил, наверное, Гостята отругала, что ночевал непонятно где. Но если снова явился, видать, под замок посадить не смогла.

С Горяном его как раз познакомил. А в другой раз, когда Тишка был у меня, пришлось знакомить с Марой.

Она явилась, и нет бы хоть мне сказать слово приветственное, да где там… Начала сразу с вопроса:

— Алёшенька, а где? Вижу! — она рванула к Тишке.

— Ну-ка, стой! — я остановил её своею лапой. Оттолкнул. Она принялась сопротивляться.

— Ну Лешенька, ну дай хоть посмотреть на твоего сына! Ну я чуть-чуть поиграть с дитятей! — она хищно пощёлкала когтями. — Тебе что, жалко?

— Мара, помилуй, ты же смерть. Куда тебе к ребёнку?

— Ну я аккуратненько. Он же почти нежить? Переживёт знакомство. Жадным не будь!

— Буду жадным! Лети отсюда.

— Алёша! Знаешь, что скажу тебе? Вот ты как был скотиной, так ею и остался. Только больше твоё лицо красивое никого в заблуждение не вводит. Вот эта морда лешачья тебе подходит больше!

— Соответствую снаружи тому, что внутри? — я ей пастью своей зубастой улыбнулся. — А сама тогда чего?

— А чего я? — она показала на своё красивое лицо, откинула назад густые волосы. — Я уже всё, обратно замаскировалась. Так и не скажешь, что я Смерть, да?

— С ребёнком всё равно поиграть не дам.

— О, смотри! Сам бежит сюда! Ну здравствуй! — Мара шагнула вперёд, наклонилась и помахала ручкой.

— Тишка, это Мара, — представил я своему сыну смерть.

— Мара? — Тишка бегло взглянул на неё. — Красивая тётя, — и убежал.

— Ну что, довольна, красивая тетя? — поинтересовался я.

— Вот скажи мне, это что же, тоже как-то по крови передаётся? Такая наглость? — Мара на меня взглянула.

— Он тебе комплимент сделал. Хорошо выглядишь. А тебе лет тысяча, — успокоил я её.

— Женщинам не напоминают про возраст, — огрызнулась Мара. Что ей напоминать, как будто она сама не помнит?

Была ещё одна причина, почему мне не нравилось, что Тишка бегает по лесу. Ту тварь, что нападает на зверьё, калечит и убивает без разбора и без надобности, я так и не изловил. И как раз так получилось, что когда ждал Тишку в гости, почувствовал что-то неладное.

Погрузился в лес, начал пробираться сквозь дебри густые и чащи, увидел всё ж таки глазами звериными, что Тишка в беде. Та тварь как раз его выслеживает, идёт по пятам, охотится. А он, кажется, понял. Или лес подсказал — какой-нибудь зверь.

Я туда рванулся, себя не помня. Обдирая свою волчью шкуру в клочья. Успел вовремя. Вся жизнь пронеслась перед глазами, а она у меня долгая. В один момент увидел тварь в прыжке и своего сына. Я тварь топором запущенным сбил, умудрившись перевернуться в Лешего, а потом зарубил её. На глазах у Тишки.

Не хотел я, чтоб ему открылось такое зрелище, но выбора не было. Тварь пришлось мне порубить на части, вытащить на поляну и прикрыть ветками. Хоронить нельзя, как бы не переродилась тварь и не встала. Объяснил Тишке, что надо, чтоб её ветрами на солнце высушило, развеяло или просто чтоб стала она пеплом и просочилась в землю, смешавшись, но не растворившись. Не примет её земля, но задержит.