Томилка только бровки сдвинула.

Не из робких была. Когда только приехала, ее, чужачку пятнистую, начали парни местные задирать. Так Томилка дрын взяла и погнала тех парней, как коз с огорода.

В сенцах темно было.

Прихватила Томилка топор хозяйский.

– Кто там ходит, кто бродит? Назовись!

Прошелестело за дверью, ровно кто одежой обтерся, постучало по крылечку костяным стуком.

– Знаю тебя, слышу тебя! Вот ужо спущу собак!

Тут гулко брякнуло в комнате, где спал-почивал Илейка.

Томилка присела сначала, а потом туда метнулась, запнулась в темноте о сбитый половичок, ворвалась к Илейке с топором наотмашь.

Тот сидел на полу, на заднице, открыв рот, таращился на окно. Перевел взгляд на Томилку, попятился, заскреб босыми пятками.

– Т-ты чего эта, а?

– А ты чего?!
– запальчиво крикнула Томилка.

Илейка молча указал на окно. Томилка подалась ближе, и в то же времечко просунулась в комнатку костяная рука, зашарила по постели.

Взвизгнула Томилка да ударила топором.

Брызнули перья подушкины, брызнуло сухой кровью, за окном взвыло, завизжало свиньей.

Илейка с Томилкой, не сговариваясь, кинулись из комнаты вон.

Дверь Илейка захлопнул, сундуком припер.

Друг на дружку уставились.

– Ну, ты бедовая, девка, - выговорил Илейка.

Тут только разглядела Томилка хорошенько, что с гривы Илейкиной прядку выстригли. Да ровно так отхватили. Илейка тоже это почуял, подергал себя за волосы.

– А я сплю, главное, - заговорил растерянно, - и мнится, будто на кровать с головы бабка моя подсела. Села и сидит себе, поглядывает. Я наперво и не вспомнил, что преставилась прошлой весной. Сидит, бабкает себе под нос, а с губ пена серая, кап-кап мне на лоб. Проснулся, глядь - в окно чужая харя таращится…

Томилка всхлипнула. Сердито утерла рукавом нос.

Проговорила с дребезжанием в голосе:

– Ты почто, дурень, оконце на ночь распахнул, звоном не уберег?

– Так жарко же, - простодушно объяснил Илейка, разводя руками.
– Взопрею ещё.

Не пуганый, подумала Томилка с досадою. Не битый. Холился да лелялся всю жизнь в гнезде родимом, да места тут спокойные, сытые, не как родная кипь-земля Томилкина. Уж там без оговора, без железа за порог не ступали.

Вот и выросла она сама - с железными костями.

В комнатке за дверью зашебуршилось, зачечекало. Прижухли оба, вслушиваясь.

Томилка первой отутовела. Плечом оттеснила Илейку, прямо лезвием топора, прижимая обух ладонью, прорезала буковицы на дверном косяке.

– Прочь ступай, нам не мешай, - шепнула.

Засмеялись за дверью молодо, отозвались:

– Как же я уйду, медовыя? Сама в гости звала-зазывала, на стол накрывала-собирала, а ныне гостя на пороге держишь-не пущаешь?

– Не звала я те…

Осеклась Томилка, похолодела. Так выходило, сама Постригуша пожаловала.

Ох, дура, дура, обругала себя Томилка. Тетеха.

Плохо шутка оборачивалась.

– Чего она такое говорит, Томилка?
– Илейка таращился из темноты, как котище.

– Отзынь, - сердито шикнула Томилка.

– Отвори дверцу, хозяюшка, пусти гостюшку, - вкрадчиво попросили из-за двери.
– Пока так пою, потом сама войду. И своё заберу, и что глянется прихвачу.

Томилка дернула лопатками. Хребет у неё зачесался.

– Не бывать тому, - ответила твёрдо.

– Как скажешь, душа-девица, - рассмеялась Постригуша.

Прошумело за стенкой и затихло. Илейка встревоженно поглядывал.

– Как думаешь, ушла-укатилася? Чего вообще ей надобно?

Томилка покачала головой. Переглотнула. Молвила тихо, виновато:

– За тобой приходила. Это я её позвала, правда то. Уж больно зло накипело…

Стыд жёг лоб, палил щёки.

Илейка поднял рыжие брови, открыл рот, слово молвить - да простучало по потолку, ровно кто бревнышко по чердаку прокатил.

– Авдей!
– ахнул Илейка и первым бросился к брату.

Ворвались оба-два, Томилка с топором, Илейка голоруким. Увидели: сидел Авдеюшка сметаны белее, а у изножья раскорячилось, распласталось диво лесное. Зад собачий, длинный, тулово бабье, лицо старухино. Волос как у кобылицы дикой.

Глянула на них Постригуша, рассмеялась звонко, да и застучала быстро локтями, к ним подбираясь.

Томилка как обмерла - страх кожу стянул. А Илейка вдруг выхватил у неё топор, зарычал, да вперёд бросился. Ткнулось лезвие в половицу, а Постригуша как сквозь землю ушла.