Глаза епископа горели торжеством, на губах появилась улыбка.

– Божие богу, царево царю!
– воскликнул и он, высоко подняв посох. Да будет благословение на всех вас!

Хор монахов запел с воодушевлением по-гречески: "Кирие элеисон!" (Господи помилуй!)

Епископ, повернувшись к Александру, продолжал настойчиво:

– Слезы покаяния тушат огонь. Вот и Петр апостол слезами утушил заготовленную для него геенну огненную и сподобился быть ключарем царства небесного. Так возможет быть и с ним, диаконом Александром, коли всенародно раскается.

По толпе прошло волнение. Поднялись крики, гул голосов, всхлипыванья. Из толпы раздались просьбы, направленные к диакону:

– Покайся! Покайся!

Диакон с растерянной улыбкой оглядывал волнующееся море голов.

Питирим снова крикнул:

– Каешься?!

Дьяк Иван подбежал к диакону Александру и стал ему что-то шептать.

Диакон отстранил его рукою и, снова покачав головой, с суровым выраженьем на лице крикнул:

– Нет!

Толпа охнула и замерла в глубоком молчанье. Питирим, положив крест на аналой, сделал рукой знак дьяку Ивану. Громадная площадь, залитая весенним солнцем, наполнилась такою тишиною, что стало слышно чириканье воробьев в прутняке около кремлевской стены.

Дьяк Иван развернул имевшийся у него в руках свиток и начал громко, хрипло читать:

– "По указу великого государя, царя и великого князя Петра Алексеевича, всея великия и малыя и белыя России самодержца, за воровской обман его величества, по уложению 7157 года второй главы первой статьи, гласящей, буде кто каким умышлением учнет мыслити на государево здоровье злое дело и про то его злое дело, и про то его злое умышление кто известит, и по тому извету его умышление сыщется до пряма, что он на царское величество злое дело мыслил и делать хотел, и такого по сыску казнить смертию, и по его, великого государя, указу о том учинить вождю керженского раскола беспоповщинского согласия диакону Александру, как злому клятвопреступнику, усечение главы и сожжение на огне его воровского тела..."

Смертный приговор диакон Александр выслушал спокойно, не изменившись в лице: как смотрел с любопытством на покрасневшего от натуги дьяка Ивана, пока тот читал, так с выражением этого же любопытства стал осматривать и площадь после прочтения приговора.

Площадь зашумела. Хоругви дрогнули, зазвенев. Люди с испуганными лицами стали тесниться ближе к лобному месту, словно обезумевшие, потерявшие волю над собой. Забились в припадках дикого воя кликуши. Кричали что-то мужские голоса. Конные стражники бросились было с плетьми на толпу, но Питирим остановил их. Прижались в страхе друг к другу и стоявшие у ног епископа иереи и все другие клирики.

В этом диком смятении и хаосе только Питирим и диакон Александр оставались спокойны. Они молча глядели друг на друга. Питирим - задумчиво сдвинув брови, а диакон Александр - с беззаботной, несколько насмешливой улыбкой. Потом подошел к нему палач и начал снимать с его шеи рогатку. Диакон облегченно вздохнул. Провел рукою по ранам на шее и под подбородком, поморщился от боли, растер окровавленные ладони.

Палач взял его под руку, как будто близкого себе друга, вежливо, ласково и подвел к плахе. Диакон, гремя цепями, покорно положил свою голову, закрыв как бы во сне глаза и закинув на затылок косичку.

Епископ Питирим высоко поднятой рукой с крестом размашисто благословил диакона, когда палач взялся за секиру...

Дикий вой и гул на площади разрастался.

Хор чернецов заголосил похоронную: "Молитву пролию ко господу..."

Палач перекрестился и медленно стал поднимать секиру, прицеливаясь к шее диакона...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А потом сняли цепи с обезглавленного тела и тут же на костре сожгли его. Питирим все время следил за работою палачей, следил внимательно и строго. Когда на черном тлеющем месте костра обнажились обуглившиеся останки диакона, епископ мановением посоха прекратил пенье чернецов.

В глубокой тишине, наступившей вдруг, раздался ясный, четкий и громкий голос Питирима:

– Несть власти, аще не от бога, и сущии власти от бога поставлены суть. Ему же дань - дань, ему же урок - урок. Воздадите убо божие богови, а кесарево кесареви. Противляйся власти противится закону божию, князь бо не туне меч носит... И не туне жезл сей я держу в руке своей... Да послужит и вам уроком мученик сей!

"Лесной патриарх", тайком появившийся в Нижнем, дернул за полу кафтана стоявшего рядом с ним Демида:

– Понял? И Александр говорил нам: "Богово - богови, царево - царю". Глаза его сверкали злостью и ехидством.
– Так ему и надо!
– прошипел он, кивнув в сторону места казни Александра.
– Бог наградил его богатым даром воли и мужества, но пошло то никому не на пользу! Его гибель - на руку епископу Питиримке... Обидно! Душно мне!

В чадном желтом воздухе, отравленном тяжелым запахом гари, вновь вздрогнули и задвигались золоченые хоругви. Диакон Гурий, размахивая кадилом, стал сходить с помоста, за ним, осеняя народ крестом, сошел и епископ. Площадь заволновалась. Снова врезались в толпу конные стражники. Барабанный бой гвардейцев смешался с протяжным ирмосом соединенных монастырских хоров. Ухнула пушка на кремлевской стене. Загремели колокола.