– Дороти.

– Морено, – отозвалась она и наклонилась за огнем. – Я уже один раз сказала, что милостыню принимать не приучена, и навряд ли уже научусь. Если бы возврат камня… способностей имел бы сейчас смысл и спас “Свободу” и команду, я, будь уверен, поставила бы тебя в известность. Моя гордость и обманутые ожидания не стоят человеческих жизней. Но все будет не так, как ты себе представляешь. – Дороти зажгла факел. – Ты привык палить в купцов – два залпа, и торговцы готовы сами сходни класть, а с линейным кораблем в баталии дела не имел. Руль они возьмут под контроль уже сейчас. Выровняются. А потом, как на учениях, расстреляют нас в упор. Просто потому, что от геройства математика не меняется. Если Черная Ма за попытку обмануть клятву решила наказать тебя иверским фрегатом – то достанется всем. Потому что даже эта “малышка” от сэра Августина не перевесит восемьдесят пушек и как минимум сотню ружей при абордаже.

Морено упрямо набычился и, видимо, хотел возразить, но тут сбоку возник Хиггинс.

– Фиши просил узнать, мы будем менять борт, капитан? Если что, он готов.

Дороти открыла рот, чтобы ответить, но Черный Пес ее опередил:

– Нет, у нас нет времени на маневры, и я…

Хиггинс, сохраняя все то же тревожно-озабоченное выражение на худом лице, даже бровью не повел в сторону Морено и спросил еще раз с нажимом, теперь уже выделяя адресата:

– Кэптен Вильямс, будем менять борт? Пушки по левому мы успели зарядить.

– Нет, – Дороти выдохнула. Похоже, все-таки к праотцам она отправится вместе со своей командой, хотя видит Черная Ма, она не этого добивалась. Но почему-то заслужила – пока не ясно чем. Значит, и оговорки Фиши оговорками не были. – Бьем с правого. Передай Бринне, чтобы целили в корму – если боги подарят удачу, подпалим им пороховой склад. Фиши скажи, пусть встанет под углом. У “Свободы” обшивка лучше – топить нас будут долго.

Дороти мельком глянула на Морено, и, наверно, если бы желание отомстить и обида как прежде горели бы внутри, она бы возликовала. Но в груди было стыло, и редкое, как императорский павлин в портовом борделе, выражение полной растерянности на лице Морено удовольствия не доставило.

– Так точно, кэп, – Хиггинс козырять не стал, зато кивнул отчетливо в сторону Черного Пса: – Мистер Морено, – и ушел исполнять приказ, не кинув на своего пиратского капитана взгляда даже мельком.

– Мистер Морено?! Какого дьявола?! – начал тот, но Дороти прервала его, кивнув на “малышку”:

– Сначала дело.

Морено рыкнул, как разъяренный тигр, которому факелом усы подпалили, вырвал из рук лампадку, ткнул в фитиль и, не дожидаясь, пока раздастся выстрел, утянул Дороти за канатную бухту.

Вовремя.

“Изабелла” поймала потерянный руль и встала как на параде.

Залп был чудовищным. Кусок надстройки рядом с Фиши снесло почти сразу, мостик лишился лестницы, а правый борт части ограждения. Паруса на мачте порвало к чертям, а саму ее не срубило только чудом.

До места, где укрывались Дороти с Морено, обстрел не дотянул пяток ярдов.

Когда стих грохот, верхняя палуба погрузилась в плотную пороховую дымку, не дававшую видеть дальше своего носа. Поэтому единственное, что ощущала сейчас Дороти – это горячий бок Морено.

В ушах стоял треск, сквозь который прорывалась черная площадная брань. Источник ее, разумеется, был рядом.

И Дороти прокричала, едва слыша собственный голос:

– Морено, камень у тебя. Твоя сделка отменена. Доставай своего карманного Призрака и уходи со “Свободы”. Иверцы ее в покое не оставят. Тут личные счеты.

Морено ругаться перестал, уставился зло:

– Добро. Выдерну я Призрака. Ты пойдешь с нами к нему на борт?

– Нет, это моя “Свобода”, а я – ее капитан. Меня можно разжаловать, пока я на берегу, но уйти со своего корабля, когда он в беде…

– До чего с вами, благородными, сложно! – ощерился Морено. – Насадили себе правил и лавируете между ними, как между рифами. Живой, дохлый – не важно… Дьявол вас побери с вашими долгами и обидами!

До Дороти дошло:

– Ты звал Призрака, а он не пришел, да? Он вспомнил тебя – и не пришел? Потому что понял, что ты променял его дружбу на… На что? Морено, а?

Морено промолчал, обхватив колени руками, потом резко выпрямился, сплюнул гарь, залил в глотку пойла из фляги на поясе, выбросил ее опустевшую куда-то в пороховую хмарь и кивнул яростно. Поправил на груди цепочку с мерзко пульсирующим Сердцем Океана и сжал кристалл в кулаке так сильно, словно раздавить хотел.

– Ты…

В паузу в разговоре неожиданно вступила “малышка” фон Берга, про которую они успели подзабыть. Свистнуло, грянуло. Палуба “Свободы” дрогнула сильнее обычного. К “малышке” разом присоединились пушки второй палубы – уже семь залпов.

Дороти, пригнувшись, пробралась к борту и выглянула в пробоину. Вместо квартердека, где размещались иверские офицеры, теперь была мешанина из досок. Мачта, в которую метили пушки “Свободы”, опасно накренилась, но выдержала. Таким выстрелом в обычном равном бою Дороти бы гордилась, а канониров обязательно бы наградила, но сейчас на первый план выходили проклятые пушки “Изабеллы”, которых от смерти офицеров меньше не стало. Чертовы пушки!