Шрифт:
Дерзкие, вздернутые, темные. Даже странно, я помнил их, как розовые, даже несколько бледные.
Она еще раз дернула рукой, но взвыла от боли. Я держал крепко и мы оба понимали мои намерения.
Надо было думать, когда голая, произносила «раздвинуть ноги». Член на это сразу напомнил о себе и голоде, который с каждым трахом рыжей становился все сильнее.
— Мне не нужно ничье понимание или прощение, тем более жалость. — Резкий тон и в груди отчаянно колотится возбужденное сердце. — А вот насчет третьего можно подумать.
— Не смей, не здесь!
Тяну ее на себя, она упирается рукой мне в грудь, этим только распаляя.
Ни время, ни место, но крыша уже едет.
Ее запах нежный медовый, женский он давно уже в мозгу как яд, и вытравить его невозможно. Но если умирать, то брать с собой и ее.
— Ну что, Лиска, — шепчу прикусив губу, а рукой поглаживая поясницу, постоянно спускаясь к мягким булочкам. — Чувствуешь ностальгическое возбуждение?
— Ни капли, ты мне противен, — гневное сопение, а я не смог сдержать усмешки.
Опять ложь.
Я сунул руку ей между ног. Там было совершенно сухо. Даже так?
— Ничего, — усмехнулся я. Это поправимо. — Я всегда знал, как завести твою конопатую задницу, чтобы сама умоляла тебе вставить.
— Юра, я устала.
Мои руки обхватили ее плечи. Я стал осыпать ее тело поцелуями: шея, грудь. Укусил губу.
— Тебе ничего делать и не придется, положись на меня. — Чем не извинение?
Она повозмущалась, пыталась оттолкнуть, но я только видел губы. Так близко. Еще немного.
Да!
Коснулся губ пальцами и засунул один в рот, пока вторая рука трепетно сжимала грудь.
Она вдруг замолчала, перестала вырываться и изумленно на меня взглянула.
Да, рыжуля, я могу быть нежным. Редко, но могу.
— Юра, ну не здесь же, — шепот мне в губы, но я уже потерялся в омуте этих глаз.
— Где угодно.
Я языком прочертил дорожку по ее верхней губе, переместившись на нижнюю, втянул в рот, прикусил.
Руки, так рьяно меня отталкивающие, в миг превратились в ласковые лапки кошечки. Ноготки спрятаны, а тело вибрирует, как будто мурча.
Пальцы в её волосах. Огненные пряди хоть и спутанные, но мягче шелка.
Как избавиться от этого. Убить ее? Но ведь она снова будет сниться.
Дебильные сны мешали нормально трахать других. Всегда думал о ней. Теперь Лисса подо мной, выгибается под моими руками, тянет за волосы.
Если это мой яд, я хочу насладиться им до самой последней капли. Пробовать на вкус ядовитую, влажную кожу на груди, вести дорожку поцелуев к шее и вкушать мягкие губы.
Поцелуй перемирия быстро кончился. Желание острое, снова пронзает пах, и член уже рвется наружу.
Глубокий поцелуй становится битвой за право обладания. Губы сталкиваются, стараются договориться, но языки уже вступают в схватку. И тело наливается тяжестью.
Оторвался от губ, чтобы посмотреть в глаза.
Большие зеленые. Она уже не соображает, трется об меня и словно не было пару минут назад моего сраного поступка.
Пока она милая, податливая, не могу этим не воспользоваться.
Целую снова, руку спуская вниз, коленом раздвигаю ноги. «Вжик» и ширинка распахнулась.
*****
Глава 40
Член стрелой к влажной цели. Коленом раздвинуть ноги и приставить головку к розовым складкам. Черт, как это круто!
Поводить, нажать, протиснуться внутрь.
О, да.
И это вставляет получше любого кокса. И я уже одурел от тесноты и в голове туман как от кальяна.
Да, девочка дыши глубоко, выдыхай горячий воздух, пока рвусь в тебя.
Чертовски узко, но я хочу глубже.
В следующий миг слез с кровати и полюбовался тем, как влага поблескивает на влажных половых губах, на плоский живот и подрагивающую, в рваном, дыхании грудь, на то как волосы огненного цвета рассыпались покрывалом на белой простыне. Лед и пламя.
И как ее можно не хотеть трахнуть?
Постоял не более пары секунд водя рукой по твердокаменному члену, наслаждаясь тем как Рыжая смотрит за мной, затем просто стащил ослабевшее в страсти тело и перевернул его.
Вид отсюда, что надо. Упругая белая плоть задницы и там между ног розовая дырочка. Провел пальцами, собрал влагу, размазал по члену. Уже близок к потере сознания. Ноги ватные, а сердце заходится в бешеном рваном ритме.
Сжал челюсти, а рукой задницу, чтобы перестала извиваться как змея и приставил головку, чуть нажал.