— Я смотрю, в этой стране ничего не меняется?

Я выпрямилась, шутливо отдала честь стражам порядка и проверила в зеркале прическу. Юра очень внимательно следил за моими действиями, и его внимание, несмотря на негатив последних событий, вызывал приятную тяжесть внизу живота.

— А что могло измениться? Все решает бабло. Пока оно у меня есть, я на коне, пока его не было, я в жопе.

— Тогда зачем мне забирать заявление, зачем тебе я? — спросила удивленно, наблюдая, как ровно Юра ведет машину, лавируя на дороге. Я озвучила мысли, давно сидящие в мозгу и бьющие маленьким молоточком.

Он мельком на меня взглянул и продолжил путь в отделение.

Улица. Еще улица. Несколько светофоров. Несколько мостов. Москва жила привычной бурной жизнью и мне казалось, что вот моя сейчас, остановилась. Словно находится на некотором перепутье.

Самсонов долго молчал и если бы не движения его рук, можно было бы подумать, что он застыл или превратился в статую, насколько недвижимым было его тело. Ничего общего с тем мужчиной, на котором я скакала, пораженная страстью, пару часов назад.

— Заявление все равно надо забрать добровольно. Дело завели, а у тебя паспорт иностранный. Андронов пронюхает, накроется крышкой унитаза мой пост депутата.

— Зачем он вообще тебе нужен, — я правда не понимала людей, которые с большими деньгами еще и в политику рвутся. Там должны быть цели, какие были у Юры?

— Дуру-то не включай, — неприязненно мазнул по мне взглядом Юра, сильнее стискивая руль длинными пальцами. — Это дает много возможностей.

— Может еще и в президенты подашься?

— Если потребуется, — кивнул он, и я невольно загордилась подобной решительностью. И сейчас он выглядел снова строго, как и вчера в костюме. Волосы ему уложили в правильном беспорядке, а легкую небритость сбрили совсем. И не будь на его лице постоянно мрачное выражение, его бы можно было назвать очень симпатичным. Я уже несколько минут рассматривала его нос с горбинкой, твердый подбородок и длинные ресницы, как вдруг его губы растянулись в притягательной усмешке.

Что?

— Хочешь, можем где-нибудь остановиться и еще раз трахнуться?

Я быстро взглянула на его джинсы, где откровенный бугор заявлял о возвратившемся желании.

— Озабоченный маньяк.

— Кто обзывается, тот сам так называется, — гоготнул он, заставив улыбнуться и меня. А в следующий момент наши улыбки смыло, как поливальной машиной, которые освежали дороги и забрызгивали прохожих.

Отделение. Мы долго смотрели на мигающий фонарь, остро чувствуя друг друга. Запах секса и спермы все еще витал в воздухе, невольно захватывая и меня в свой порочный плен.

— Я бы потрахал тебя еще с недельку, — ласкал мне ухо его бархатный голос и я невольно прикрыла руками дрожащие голые коленки, выглядывающие из-под темного зеленого платья, так хорошо сочетающего с цветом моих волос.

«Я бы потрахалась с тобой недельку» — подумала я, а в слух усмехнулась.

— Мы же поубиваем друг друга.

— Не исключено, — он переплел наши пальцы и я закусила губу от нежного трепета, что пронзил мое тело от этой простой ласки. Такой непривычной, такой нужной.

Но и тигр умеет мурлыкать, поэтому собрав всю волю в кулак я расцепила наши пальцы и вышла из машины.

Он опасен. Он псих и насильник. Он преступник. От него нужно бежать и не важно, что при этом сердце разрывается на части.

— Дома будет без тебя скучно, — продолжал соблазнять он, пока все тот же пузатый дежурный подорвался звать главного.

— У тебя там Юля. Судя по всему, у вас очень долгая история отношений.

Он фыркнул и коснулся костяшками пальцев моей прохладной щеки, обжигая, ставя очередную метку.

— Ревнуешь?

Я отзеркалила фырканье и прибавила шаг. Хотелось поскорее все это закончить. Поскорее, найти сына, забрать и уехать из этой прогнившей насквозь страны.

В том же маленьком кабинете было очень душно и тесно. Процедура отказа от подачи заявления на Юру напоминала односторонний развод. Все присутствующие внимательно следили за моими действиями, за тем как я подписываю документ, освобождающий меня от всех связей с Юрой. Я почти не дрожала, почти не хотела отбросить ручку и кинуться в объятия, донельзя напряженного любимого с криком — мольбой не опускать меня.