Главное — найти условия освобождения той самой энергии, связанной с ходом времени, и научиться ее добывать.

Под хроногенератор выделили целый блок, размером со спортзал, а за его стенами круглились, наподобие толстых минаретов, четыре башни фазировки. Ровно столько же тахионных излучателей аккуратно проламывало стены блока, смыкая ребристые сопла на корпусе «двигателя времени», как Витька Корнеев упорно звал хронодинамический генератор.

Тяжкий гул качался вокруг, навевая грозовой запах озона. Киврин с девчонками толокся у пультов, Корнеев скакал по трапам, а Ромуальдыч степенно расхаживал по нижней площадке, снимая показания.

— Глуши! — крикнул я, и басистое гудение начало помаленьку стихать.

— Дупель-пусто, — глубокомысленно заявил Корнеев.

— Неразбериха страшная, — пробурчала Наташа Киврина. — Тахионы не фокусируются, вообще, никак!

— Да что — тахионы, — заворчал Володька, — энергии — нуль! Вбухали мегаватты, а на выходе даже паршивого киловатта нет!

— Согласно теории, — заговорила Аллочка Томилина на манер отличницы, — энергия времени должна выделяться в форме материи, только в доатомном состоянии. А уже потом она спонтанно квантуется на частицы и античастицы, на электромагнитные поля. Вопрос: как засечь неквантованную материю? Чем? Какими приборами?

— Ну, это еще разобраться надо, — вздернула нос Лиза, — где кончается материя и начинается энергия.

— Етта… Всё не так плохо, — прокряхтел Вайткус. — Выбросы электронов и позитронов, хоть и слабые, нерегулярные, фиксируются. Правда, толку от еттого мало.

— Может, нужна совсем-совсем другая форма энергонакопителя? — неуверенно предположила Ядзя. — Как тороидальная камера в токамаке?

— Смысл есть, — кивнул я, улыбнувшись обрадованной Корнеевой. — И не расстраивайтесь особо. Сколько десятков лет маются с термоядом?

— Думаешь, — нахмурился Корнеев, — нам столько же мучаться с «двигателем времени»?

— Дольше, Витёк, дольше! — рассмеялся Ромуальдыч.

— Давайте, попробуем накопитель в виде синхротрона, — я потер руки, словно умывая их. — Присобачим сопла тахионников к кольцевой вакуумной камере, обложим ее поворотными магнитами и… И поглядим, что получится!

Уловив значительный взгляд Вайткуса, я покосился на входной тамбур. Там стоял очень гордый Джеральд Фейнберг, он же Герман Берг, и демонстрировал вершины технологий помятому и растерянному Литу Боуэрсу, то есть, Леониду Бауэру.

— Welcome! — громко приветствовал я «перебежчика». — Long live the brain drain![1]

Среда, 7 июня. Ближе к вечеру

Москва, улица Строителей

Рита с самого утра наводила порядок в квартире. Съемки, назначенные на сегодня, Гайдай перенес на субботу — день рождения Литы Сегаль надо чтить!

Швабра заелозила под столом, наводя окончательный блеск.

«Тридцать один год…»

У нее всё хорошо! И всё, что нужно для счастья, есть, и даже больше — квартира, коттедж в Щелково-40 и дача в Малаховке, две машины… Ах, мертвая материя!

А Мишенька? А Юлечка? А мама с папой, и бабушки с дедушками?

Рита оставила в покое швабру, и сняла фартук. Покрутилась перед зеркалом в новом платье — точно в таком она снялась в кино, где Лита блистает на приеме у Альварадо. Сам Зайцев «сочинил» эту изящную модель, и не устоял под умоляющим взглядом — пошил сразу два платья. Одно висит у костюмеров, а другое…

Именинница довольно огладила тонкую ткань — полное впечатление, что талия стала тоньше, а грудь — выше.

— Мамочка! — донесся заполошный крик, и Юлька вбежала, волоча за собою пылесос. — Всё! Ковер стерильный!

— Молодчинка! — нагнувшись, мама чмокнула дочу в пухлую щечку.

— А я папу видела! И тетя Света с ним! Они сумки тащат!

— Встречай!

— Ага!

«Первая гостья!» — подумала Рита, изображая поцелуй Мерилин, тот самый, с прищуром. Отражение томно потянулось губами, улыбаясь чарующе и нескромно. Молодая женщина весело рассмеялась, радуясь и празднику, и собственной красоте, а, скорее всего, тому, что еще не скоро наступит увядание.

Щелкнув, отворилась входная дверь.

— Тук-тук! — послышалось приятное меццо-сопрано Сосницкой. — Можно?

— Здрасьте, теть Свет! — взвился Юлькин голосок. — Можно! Вы самая первая!

— А я самая хитрая! — засмеялась близняшка. — Отрежу себе кусок торта побольше!

— Не бойся, Юль, — весело отозвался Миша, — тетя на диете!

Затаскивая сумки, он чмокнул Риту в правую щеку, а затем, уложив кладь, поцеловал в левую.

— Для симметрии!

— На балконе приберись, — деловито заговорила оцелованная, пряча улыбку, — стол застели — скатерть там лежит, и открой вино — пусть дышит.