Тут открылась дверь, и вошёл священник.

— О, не оскверняйте, дети мои, наших Божественных чертогов! Бо в храме находитесь, а не в одрине! — укорил их отец Григорий.

Милонег и Анастасия, стоя перед ним на коленях, опустили долу глаза. Оба держались за руки.

— Бог есть любовь, — пискнула в своё оправдание бывшая монахиня.

— Да, владыка, благослови нас, — поддержал её Савва.

— Вьюноша, окстись! — отмахнулся священослужитель. — Ярополк — муж ея. Пусть не венчаны по христианскому обычаю, но к тому принудили обстоятельства. Не возьму греха на душу. Святослав уж спалил одну церковь, потому как раба Божья Анастасия в ней укрылась. Хватит! И вообче вам пора расстаться. Дабы не прознали княжеские псы, кто способствовал вашему свиданию.

Молодой человек закручинился:

— Не бывать нам с тобою, Настенька... Послан князем к Люту просить помощи. Святослав застрял в низовьях Днепра, а пороги закрыты злыми степняками. Войско соберём — и пойдём на выручку. Если меня убьют — больше не увидимся...

— Нет, прошу! — вскрикнула гречанка, стискивая ладони любимого. — К Люту не ходи! Он тебя погубит. С Ярополком у них вражда, и Свенельдич войско не соберёт. Лучше убежим! Хоть к Олегу в Овруч!

Жериволов сын отрицательно мотнул головой:

— Не могу. Я поклялся князю.

Несчастная женщина стояла на коленях:

— Если ты умрёшь, так и я умру. Без тебя мне не будет жизни.

Он прижал Настеньку к себе — словно запоминая, как трепещет она у него в руках, запах её волос, худенькие плечи, — а потом велел:

— Будет. Уходи. Может, обойдётся. Ведь на всё — воля Божья.

— Не уйду! — всхлипнула она. — С места я не стронусь... Не гони меня, пожалуйста, милый, дорогой Саввушка...

Милонег сказал:

— Ты по-русски выучилась прекрасно... Милая, ступай. И молись о том, чтобы свидеться вновь. Коли Бог захочет, то никто нас не разлучит.

Он помог ей подняться. Бесконечно долго смотрели в глаза друг другу. Но потом бывшая монашка отвернула лицо и, поправив на голове съехавший платок, выбежала за двери. Молодой человек пребывал в безмолвии.

— Люта берегись, — возвратил его к реальности пастырь. — Он в последнее время разошёлся совсем. Требует от князя Овруч воевать.

— Ярополк не пойдёт на брата.

— Да, пока идти вроде не желает. Но характер у Ярополка нетвёрдый. И Свенельдич может настоять на своём.

— Надобно отвлечь общими заботами — двинуться совместно с князем Олегом и спасти их отца.

— Вряд ли что-то выйдет... слишком раздор велик... Но попробовать не мешает... Да благослови тебя Бог, светлая душа! — и отец Григорий перекрестил Савву.

Но пессимистические прогнозы Насти и священника, к сожалению, подтвердились. Лют ему не поверил. Он сказал:

— Быть того не может, чтобы Святослав нас просил о помощи. У него было столько воинов — сорок тысяч в первом походе, сорок тысяч во втором, да ещё союзники. Этой силы хватит, чтобы проглотить всю Иеропию!

— Хватит, да не хватит, — опроверг его Милонег. — Греки и болгары оказались хитрее князя. А теперь ещё печенеги давят.

— Да куда ж идти на исходе грудня, глядя в зиму? Нет ни сил, ни средств. Пусть Олег идёт, коли пожелает. Мы не двинемся.

Юноша не выдержал:

— Как ты можешь, Мстиша? Там же твой отец!

Воевода посмотрел на него сверху вниз:

— За него я не беспокоюсь. Старый хрыч выйдет невредимым из любой передряги. Он непобедим.

— Я хочу видеть Ярополка, — топнул сапогом Жериволов сын. — Не поеду в Овруч, с ним не потолковав.

— Князь хворает, — смачно зевнул Свенельдич. — И к нему никого не водят. Даже Настеньку... Кстати, — оживился Мстислав, — должен тебе сказать, что она теперь — моя полюбовница. Да, явилась ко мне в купальню по собственной воле... Ох, и жаркие же объятия у этих гречанок! Хоть и титьки маленькие, как прыщики...

— Замолчи! — покраснел шурин Святослава. — Скажешь про неё хоть единое слово — я тебя убью!

Тот пожал плечами:

— Ну, молчу, коли ты не хочешь. Но клянусь Перуном, что она моя. Вы ещё не успели свидеться? Спросишь у неё — и она подтвердит. Кстати, Ярополк тоже это знает. Ничего, смирился.

— Тварь! — вскипел Милонег. — Я такой напраслины не могу спустить. Защищайся, Лют! — и схватился за меч на поясе.

Но Мстислав лишь негромко свистнул. В двери вбежали дюжие охранники и набросились на гонца Святослава. А Свенельдич махнул рукой:

— Бросьте его в темницу: Посидит и охолонится. Завтра продолжим начатую беседу.

Надо сказать, что узилище в Киеве было местом не самым славным. Строго говоря, все его боялись. Мало кто в нём выдерживал несколько дней подряд. И не мудрено: пленника кидали в двухметровую яму, грязную, сырую и мрачную, на бревенчатый пол, припорошённый чёрной гнилой соломой. Дырку в потолке задвигали каменной плитой. Узник сидел без света, воздуха и пищи. Если его не вынимали неделю, он лишался сознания и его поедали крысы. Через десять дней можно было вытаскивать чисто обглоданный остов, без волос и одежды.