— Ты действительно этого не понимаешь, не так ли? — показала я, не испытывая ни гнева, ни разочарования. Я всегда думала о состоянии Лэндона в клиническом смысле, или, может быть, так я винила его за все то дерьмо, которое он постоянно ворошит, но сейчас я впервые поняла, что он, вероятно, не знает ничего другого.

Он никогда не испытывал никаких нормальных эмоций, которые испытывают многие из нас. Ни настоящей любви, ни грусти, ни душевной боли, ни чего-либо сентиментального.

То, что он может их имитировать, не означает, что он может их чувствовать. Именно поэтому он смертельно опасен, когда пользуется чужими слабостями.

Отсутствие эмпатии и чувства вины делает его совершенным психическим оружием.

Именно поэтому он раздражается, когда его заставляют действовать вопреки своей природе.

— Что? — спрашивает он непривычно жестким тоном.

Сила Лэндона в его способности не волноваться и не раздражаться, как древний, неприкасаемый Бог с тысячами последователей.

Он прав. Теперь все по-другому.

Он определенно пытается идти против своих принципов, и это выбивает его из колеи. Почему-то внутри меня что-то смягчается, и я не могу не почувствовать нотку радости от того, что он пытается вести себя по-другому.

Ради меня.

Не для кого-то другого. Только ради меня.

Я качаю головой и решаю сосредоточиться на чем-то другом.

— Если ты хочешь научиться эмоциям, я могу помочь.

— О? Я думал, ты самопровозглашенная безэмоциональная плохая сучка.

— Плохая сучка – да. Безэмоциональная – нет. Мне просто нравится преподносить урок тем, кто издевается надо мной или моей семьей. В любом случае, позволь тебя спросить, — я делаю глоток колы. — Кто из твоей семьи и друзей приходит тебе на ум, когда ты слышишь слово «любовь»?

— Что это такое? Любительская терапия? — он сморщил нос, как будто учуял что-то неладное. — Почему в последнее время у всех, кажется, есть воображаемая лицензия?

— Просто ответь на вопрос, Лэндон.

— Мама и папа. Давай следующий скучный вопрос.

— Почему они на первом месте?

— С тех пор как я был маленьким, они всегда уважали, боготворили и заботились друг о друге. У них никогда не было ссор, которые длились бы дольше одного дня. Они любят друг друга до одержимости, как по мне. На мой вкус, слишком много публичного проявления чувств.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы иметь такие же отношения, как у них?

— Нет. Потому что я не вижу ажиотажа вокруг любви и стратегии компромисса, которую они используют в своем браке.

— К кому из них ты чувствовал себя ближе?

— Вначале к папе. Потом к маме, потому что у нас общие художественные ценности и еще она сказала, что я лучший художник, чем она или кто-либо из ее знакомых. Сейчас ни то, ни другое. Я понял, что моя личность и их настолько разные, что я мог бы и не быть их сыном. Я это не ненавижу. Но и не люблю. Я просто понимаю это так, как должен понимать каждый человек, а не превращаюсь в королеву драмы… Почему ты смотришь на меня так, как будто тебе меня жалко?

— Я не жалею тебя, — мне просто необъяснимо грустно за него. Может быть, он этого и не чувствует, но то, что он рано понял, что так сильно отличается от близких ему людей, должно быть, очень сбивает его с толку.

Он сузил глаза.

— Твои вопросы в качестве подражания психоаналитику закончились?

— Я не пытаюсь быть психоаналитиком. Я просто хочу лучше тебя понять.

— Зачем?

— Потому что именно так строятся межличностные отношения.

— Хм…

Он выглядит искренне задумчивым, и мне хочется заглянуть в его мозг и посмотреть, как он обрабатывает информацию. Это первый раз, когда он кажется таким открытым и не пытается манипулировать.

Лэндон допивает свой бокал вина и наливает себе еще один. Когда он предлагает немного мне, я киваю. Первый шаг к установлению отношений – это создание общей основы для чего-то. Я готова пожертвовать своим пренебрежением к алкоголю, чтобы заставить его больше раскрыться.

Он поднимает бровь, но все равно наливает мне бокал, а затем делает глоток из своего.