Еще один опыт по предвидению будущего был связан с оценкой пятидесяти прогнозов, опубликованных в 2005 г. в Scientific American . В целом можно говорить о том, что большинство «предсказаний» по прошествии целого десятилетия так и не реализовались: работы в направлении спрогнозированных результатов еще ведутся, самым очевидным примером чего служит ситуация с искусственным интеллектом. Многим горячо обсуждавшимся инновациям понадобилось больше времени, чтобы найти себе практическое применение, и их судьба все еще остается неопределенной. Так, появление углеродных нанотрубок не возымело предсказываемого эффекта, а в ряде областей они оказались вытеснены новым материалом – графеном. Некоторые прогнозируемые варианты будущего, особенно в области медицины, в итоге оказались тупиком, что вылилось в банкротства многих компаний и стало пятном на репутации соответствующих специалистов. Прочие прогнозы – такие как повсеместное распространение модели Airbus A380 – так и не исполнились: коммерческий успех подобных самолетов оказался гораздо ниже предполагаемого. Некоторые инновации никто даже не предсказывает, но при этом они стремительно разрабатываются в условиях строжайшей секретности, примером чего служит внезапное появление радаров во время и после Второй мировой войны.

Таким образом, можно говорить о наличии любопытных взаимосвязей между технологиями и будущим, о чем подробно рассказывают Фрэнк Джилз и Уим Смит (Geels and Smit 2000). Во-первых, ожидания от будущего во многом зависят от меняющихся социокультурных ожиданий, а не только от технологических возможностей. Во-вторых, технологические разработки в одной сфере могут вызывать сдвиги в развитии технологий в другой; подобные «перекрещивания» – весьма распространенное явление. В-третьих, обычно считается, что новая технология каким-то образом должна быстро заменить старую, но зачастую имеет место продолжительный период их сосуществования; так, исключительно на цифровые носители информации перешла пока меньшая часть компаний, большинство по-прежнему пользуются и компьютерами, и принтерами. В-четвертых, часто предполагается, что набор социальных практик остается неизменным, но такое бывает редко. Новая технология может не только заменить собой старую, но и вызвать к жизни новые практики, которые никто не мог предвидеть. Отличным примером такого незапланированного и преобразующего эффекта от внедрения новой технологии может служить широкое использование SMS; разнообразие целей их применения привело к множеству новых социальных практик, о необходимости которых ранее люди даже и не задумывались.

Более того, прогнозирование будущего зачастую чрезмерно сосредоточено на функциональности технологий, игнорируя социально-эмоциональные основы меняющихся обычаев и привычек. То, что потенциально успешная новая технология более функциональна, еще не означает, что она получит широкое распространение, станет модной, а факт обладания ею будет приносить удовольствие. Все это может оказаться правдой применительно к беспилотным автомобилям, привлекающим к себе сегодня так много внимания, прежде всего усилиями самих производителей, но пока остается неясным, какие именно социальные практики станут возможными благодаря им.

Внедрение новых технологий зачастую требует больше времени и встречает более интенсивное сопротивление, чем полагают оптимисты. Дело в том, что польза от новой технологии нередко оказывается более неоднозначной, чем предполагается изначально. Джилз и Смит называют такие новые технологические ниши «обнадеживающими чудовищностями» (Geels and Smit 2000: 879–880). Создатели технологических инноваций часто объявляют новые возможности несомненным прогрессом, пытаясь привлечь внимание, но особенно – финансирование к тому, что на начальном этапе представляет собой весьма ограниченную систему. Перформативное измерение визуальных и других образов привлекательного будущего может играть ключевую роль в создании новых систем. Будущее может рассматриваться в качестве некоего векселя, долгового обязательства, позволяющего подталкивать настоящее в сторону прогресса и вести борьбу с теми, на кого навешивается ярлык «луддиты».

Прогнозирование антиутопий

Третий метод прогнозирования будущего состоит в разработке антиутопических образов, задача которых – служить предостережением для живущих в настоящем. Антиутопии позволяют понять, насколько сложен переход обществ к желаемому будущему. Множество блокировок, зависимостей от пройденного пути и непреднамеренных следствий нередко приводят к антиутопическим исходам, причем даже в случаях, когда планируется нечто совершенно иное. Из-за этого сложно избежать «темного» будущего (Beck 2009). Множество антиутопий представлено в публикациях, посвященных разнообразным концепциям будущего, которого многие из нас хотели бы избежать (см. о недавней арт-инсталляции «Мрачный мир»:. Ниже описываются некоторые из наиболее убедительных антиутопий.

Первым вариантом является общий крах общества (см.: Dunn, Cureton, and Pollastri 2014; Kumar 1987). Отличный пример из мира кино – фильм «Безумный Макс 2: Воин дороги», выпущенный вскоре после повышения цен на нефть Организацией стран – экспортеров нефти в 1973 г. (фильм вышел на экраны в 1979 г.). Тогда корпорации и государства предпринимали активные попытки снизить свою зависимость от иностранной нефти. Население же предпринимало отчаянные попытки запастись топливом, которое обеспечивало свободу передвижения на моторизованном транспорте couriermail.com.au/business/scientists-warnings-unheeded/sto-ry-e6freqmx-1111112631991). В «Безумном Максе 2» представлена картина мрачного, погрузившегося в нищету общества-антиутопии, столкнувшегося с крахом всех общественных устоев, который вызван жизнью в «мире без бензина». За энергоресурсы ведутся кровавые войны. Власть в этом рухнувшем обществе принадлежит тем, кто освоил новые виды мобильности, включая перелеты на небольшие расстояния (см. также фильм «Безумный Макс: Дорога ярости», 2015).

Второй вариант – это мир существенно возросшего контроля, который можно сравнить с будущим, описанным Оруэллом, с его Старшим Братом и новоязом. В фильме Жан-Люка Годара «Альфавиль» (1965) представлено бездушное общество будущего, где свободная мысль и такие проявления индивидуальности, как любовь, совесть и эмоциональность, находятся под запретом. Населению следует не задавать вопрос «почему», а только говорить «потому что». Проявляющие эмоции граждане обвиняются в нелогичности. Их арестовывают, допрашивают и зачастую казнят. Есть в фильме и параллели с новоязом: в каждом гостиничном номере имеются словари, которые подвергаются постоянной правке по мере того, как из употребления выводятся выражающие эмоции слова. Город Альфавиль предстает бесчеловечной, отчуждающей антиутопией, где жизнь контролируется всемогущим компьютером Alpha-60. В дальнейшем авторы фильмов и литературных произведений еще не раз прибегали к теме обществ контроля, часто описывая отдаленные от центров власти островки свободы.

Третий вариант антиутопий – общества, где жизнь людей атомизирована, что перекликается с тематикой, поднятой Форстером в его повести о всесильной Машине. В качестве примера можно привести фильм 1996 г. «Двенадцать обезьян», действие которого разворачивается в 2035 г. в постапокалиптической Филадельфии. Из-за смертельного, созданного человеком вируса все люди вынуждены жить под землей изолированно друг от друга. На поверхность города почти никто не выходит. Ученым удается разработать устройство для перемещения во времени, и значительную часть фильма мы наблюдаем за преступником, отправленным в прошлое для выполнения опасного задания по сбору информации о вирусе – для того, чтобы с ним наконец можно было справиться. В фильме также показывается, как наличие соответствующих технологий снижает необходимость людей в личном общении друг с другом. Схожая ситуация представлена и в романе «Элементарные частицы» Мишеля Уэльбека, в котором описывается серая повседневность двух сводных братьев, не знающих, что такое любовь (Houellebecq 2000; Уэльбек 2001). В романе делается вывод о том, что в конечном счете люди и представляют собой изолированные друг от друга частицы.