– Долг, долг, - чуть помолчав, зло ответил Петрович.
– А где вы все были, когда я в девяносто первом пытался сохранить единство партии и целостность Союза?
– Немного смягчившись, он доверительно продолжал: - Поймите, товарищ, нынче времена не те. Время разбрасывать камни прошло, настал черед их собирать. Вы же сами видите, что кругом творится. С кем прикажете революцию делать - с этими вашими депутатами? Как же, сейчас - полезут они на баррикады на своих буржуйских "Мерседесах"! А лимоновцы - они хоть и "национал", но все-таки большевики. Я вижу в них боевой задор комсомольцев моей тревожной молодости... А что до всех этих выпрыгов, эпатажа, свастики в белом круге, так не берите в голову.
– Петрович чувствовал, что говорит то, чего не следовало бы, но остановиться уже не мог - его "несло".
– Да, да, все это внешнее, наносное. Это мы отрехтуем. Мы превратим их в настоящих пламенных борцов за великое дело Ленина - Сталина!

– Тут, кажется, уже Гитлером попахивает, - негромко заметила Лавинска.

– Пусть Гитлером, - с жаром подхватил Петрович.
– Мы должны быть диалектиками и из всего извлекать рациональное зерно, в том числе из идеологи национал-социализма. Пора уже признать, что и у Гитлера были свои положительные качества.

– Да что вы такое говорите?!
– возмутилась гостья, но хозяин ее уже не слышал. Его по-прежнему "несло", но то, что он говорил теперь, было выстраданным, заветным, чем Петрович еще никогда и ни с кем не делился:

– Гитлер в стране порядок навел - раз. Покончил с безработицей - два. Решил еврейский вопрос - три...

– Манфред Петрович, вы это всерьез?
– изумленно перебила Лавинска.

– Нет, в шутку, - сварливо ответил Петрович. И, поспешно вернув маску скромного пенсионера, захлопотал: - Постойте, куда вы, дорогуша? Вот уже и чайничек закипает...

– Спасибо, я лучше пойду, - тихо произнесла гостья.
– Боюсь, что нам с вами не по пути...

...Течение воспоминаний прервал телефонный звонок. Петрович нехотя снял трубку:

– Да!

– Господин Нахтигаль?
– раздался в трубке приятный женский голос. Манфред Петрович? С вами говорит Чаликова, журналистка из Москвы.

– В чем дело?

– Я хотела бы задать вам парочку вопросов. Если вы знаете, вчера в автомобильной аварии погибла Луиза Лавинска...

– Я не специалист в этой области, - отрезал Петрович, а сам подумал: "Ну вот, начинается..."

– Однако, насколько мне известно, незадолго до этого трагического события вы встречались с покойной...

– Ложь!
– не выдержал Петрович.
– Я ни с кем не встречался! Откуда вы знаете? Прекратите меня провоцировать!

Петрович в смятении швырнул трубку и тут же полез в письменный стол, где у него в дальнем уголке хранилась "заначка" - как раз на билет до Москвы и обратно.

– Ладно, поедем за товаром, - пробормотал он, дрожащими пальцами пересчитывая деньги.
– Подальше от этих, - тут он подпустил неприличный эпитет, - журналюг, а заодно и заработаю пару копеек.

Петрович небрежно сунул деньги во внутренний карман и покинул квартиру, закрыв двери на цепочку и три замка.

***

Василий решительно вылез из "Москвича" с намерением вежливо, но строго разъяснить незадачливому пешеходу правила уличного движения, но неожиданно тот сам бросился в объятия сыщику:

– Вася! Узнаешь старого друга Колю?

Дубов пригляделся и признал в нарушителе своего бывшего одноклассника Колю Ивлева. Правда, выглядел тот явно не по годам потрепанным.

– Как раз на той неделе тебя вспоминал!
– радостно продолжал вопить Ивлев.
– Ну, сколько зим, сколько лет! А ты, я слышал, заделался частным сыщиком? Во здорово!

– А ты-то как?
– прервал Василий бурный поток старого приятеля.
– Все так же пишешь?

(Дело в том, что Коля Ивлев именовал себя поэтом и даже печатался в авангардном журнальчике "Источник", бурно возникшем на волне перестройки и тихо скончавшемся с наступлением рыночной экономики).

Но поэт не успел ответить, так как сзади загудели машины. Василий припарковал "Москвич" к ближайшему тротуару и тогда уж мог предаться беседе с давним знакомым.

– Писать-то пишу, да кому нужна подлинная поэзия в наш век чистогана? вздохнул Ивлев.
– Да чего уж там! Давай лучше заглянем в кофеюшку, тут за углом, очень милая дыра, там собирается, - Коля саркастически хмыкнул, творческая, блин, интеллигенция. Она же люмпенизированная сволочь.

Василию совсем не хотелось пить кофе, да еще в окружении столь неуважительно поименованной творческой интеллигенции, но чтобы не обижать Колю, согласился.

Кафе действительно оказалось дыра дырой, к тому же очень малолюдной видимо, творческая интеллигенция в это время обычно еще спала. Лишь за одним столиком пожилой человек в очках и с усами играл сам с собой в шахматы, а за другим пил кофе некий худощавый господин. У его ног похрапывал здоровенный ротвейлер в железном наморднике.

– Критик!
– умиленно воскликнул Ивлев, бухаясь на стул рядом с хозяином собаки и увлекая за собой Дубова.
– Михеев, ты даже не знаешь, как я тебя люблю!