Кастор подошёл к краю пристани, но тут же отшатнулся назад. Он бы наверное, как суеверный бездарь, даже принялся молиться, но тяжесть гордости и белый цвет не позволяли. Орису так и виделась за правым плечом сура Тень монсеньора. Тень эта все еще довлела над ними обоими, призывая к разуму.

Знание есть свет истины, путь твой, брат, должен лежать лишь через тернии ума, а потому присмотрись, что же ты видишь? Смотри, запоминай, обдумывай. Отбрасывай ненужное, то, что не имеет фактического доказательства.

Доказательства были — воды не было.

Взгляд Ориса устремился вверх, на Край. Высоко-высоко стояла стена леса, нависая над пропастью бывшей когда-то Черным озером. На Краю толпились корабельные сосны, свесив макушки кто на бок, кто вниз, как любопытные зрители, только их длинные, сильные корни и могли удержаться на здешней каменистой почве. Орис скользнул взглядом ниже, на срединный уступ, который держала на себе стены монастыря и пять его башен. Вырезанные прямо в теле камня, Лики Святых скрывались сейчас за строительными лесами. Лики были очень древние, даже сгинувший в болотах герцог Капет и тот не пожимал рук их создателей.

— Ну и какие у тебя идеи, грамард? — спросил Кастор. — Дурачить бездарей? Разводить ниварских купцов на клёны? Явно же что к делу Братства озеро это, пропащее, отношения не имеет, так зачем мы на него смотрим?

— И тебе совсем не любопытно? — с удивлением спросил Орис и прищурившись, глянул на Кастора. — Разве магия не есть суть необъяснимого? А наука не есть инструмент познания? Хочешь быть писарем, так поезжай в Решань, а я останусь, буду разгадку пропавшего озера искать.

Орис отвернулся и прошёлся по пристани с совершенно равнодушным видом, будто и думать забыл про своего спутника, а когда обернулся, того уже не было. Орис облизнул пересохшие губы и пожалел, что ни глотка то пива местного до сих пор не сделал, покрутил головой, да плюнул. Не ребёнок же в конце концов! Справится! Развернулся и стал спускаться по вырезанным в глине ступеням. Шёл он туда, где по колено в грязи, ловко управляясь с лопатой, работал наравне со всеми глава Ниварской торговой палаты. Помогал выкапывать из грязи очередную баржу и судя по запаху, нагружена она была солью. Через пару десятков шагов Орис пожалел, что не додумался снять сапоги, ноги были мокрые и по колено в грязи. Люди вдалеке, как муравьи, таскали мешки и грузили на подъёмник, который был расположен на более низком, правом берегу, груз медленно поднимался, а потом пустая корзина быстро летела вниз.

— Это ты чтоль грамард? — спросил Ориса глава палат. Выглядел он как последний бездарь без единого медяка за пазухой, в бороде запутались листья, трава и комья глины, сам грязный, грязь эта по нему стекала, когда он лил себе на макушку воду из медного кувшина с изящной ручкой. Этот изысканный предмет был невероятно чужероден его медвежьей стати.

— Девран из Ормиша я, глава местной Торговой палаты и представитель Северной купеческой гильдии за столом Ниварской Пятёрки.

Орис хмыкнул, скорее от уважения, такой высокий человек, а не гнушается испачкаться, но Девран воспринял это иначе, отбросил кувшин, сложил руки на груди и двинулся на него угрожающе.

— Тебя кто послал ко мне, грамотей? И где твой белый дружок, за монастырскими стенами небось уже спрятался?

Орис поднял брови, не находя причины для такой гостеприимности, но не отступил, взвесив слова, ответил:

— Я не за цвет стою, милсдарь Девран из Ормиша, я за истину. Такую судьбу выбрал мне Создатель — идти за его Словом. Вот на дне этом, например, какой прок от цвета? Здесь даже золото будет одного цвета с дерьмом, а потому лучше всегда доискиваться сути вещей.

— Золото, значит, — хохотнул Девран. И опять слова Ориса были поняты неправильно. Грамард нахмурился, редко когда он так промахивался. — Вот если воду вернёшь, тогда и будет тебе золото.

Кто-то закричал и тяжелое эхо раскинулось по берегам. Орис посмотрел вдаль, и увидел, что верёвка подъемника порвалась, корзина перевернулась и мешки с солью с высоты рухнули вниз, на ступеньки площадки. У правого берега разлилось белое пятно и закружилось в воздухе солёное облако.

Девран выругался и, хлюпая по грязи, пошёл разбираться.

Орис почесал вспотевший затылок. Можно ли сказать, что он только что получил контракт? И хотя Орис имел странную привычку верить людям на слово, сейчас ему казалось, что была это всего лишь насмешка со стороны купца, он и не думал брать грамарда на работу. Но суть происходящего была такова, что к кому бы Орис не пошёл, все спросят одно и тоже, милсдарь грамард, где вода то? Вот если он поймёт, что произошло и вернёт воду…

Ну и самодовольный же ты петух, милсдарь грамард, прозвучал в голове голос Кастора. Орис улыбнулся и пошёл обратно к грязным и скользким ступеням глиняной лестницы.

Провожающая их от трактира толпа до пристани не добралась, поредела, а потом и вовсе рассеялась, у горожан были и свои дела. Брат Радон откланялся, сказав, что уже и так ноги стёр, бегая по городу, так что пришло время сосновой чаши, по монастырскому времени сие означало отдых, за ним потрусил мельник, потом и кузнец. Последний, услышав городского глашатая, отправился выполнять заказ. До причала с ними дошёл только корабельщик, но и тот в какой-то момент исчез в прибрежных зарослях чайвана и крапивы. Но надолго трава его не задержала и он быстро вернулся на причал. Когда Орис, тяжело дыша, одолел последнюю ступеньку, то увидел его, одиноко стоящего у канатов. Тяжелое, обветренное лицо его румянилось гневом, а смотрел корабельщик упрямо вниз, на суету и грязь. Топор всё также был при нём, рукоять он сжимал в бессильной ярости, о чем говорили побелевшие костяшки.

Орис напряг память, как там его звали?

— Мастер Кауль Еремин из Дагоста, ваш город истинная жемчужина, — сказал Орис, слушая колотящееся сердце, то будто взялось выколачивать звон из его ушей. — Северное ожерелье — Дагост, Ормиш, Карглиш, Верша, Каблук. Что же привело вас в такой непримечательный городок, как Бургань? Люди, выросшие в трясине цверы, что они знают о мореходстве и истинном искусстве кораблестроения? Они открытой воды то никогда не видели.

— Что правда, то правда, — буркнул мастер Кауль, но пальцы на рукояти топора не разжались. — Ноги бы моей тут никогда не было, но так уж мне бросили клубок Мойры, кто я, чтобы спорить с Нитью.