— Им очень быстро надоест нас обсуждать, — сказал Ник, — они найдут себе новый объект для перемывания косточек, а нас оставят в покое.

Наше с ним общение сведено к минимуму. Наутро мы оба сделали вид, что ночью ничего не было. Затем приехал клининг, и через час гостиная сияла чистотой. Больше мы не обсуждали ни его день рождения, ни наших родителей, ни нас.

«Нас» не существует, что может быть яснее? Я давно научилась усваивать материал с первого раза, и повторение мне не требуется. С Топольским тем более.

Всю неделю он с утра уезжал в универ, вечером возвращался, а я дистанционно выполняла задания, которые передавала мне Оливка. Никита заглядывал в мою комнату, дежурно интересовался, как у меня дела, и уходил к себе.

Мой торт он съел, я потом нашла грязную тарелку в посудомоечной машине. Я бы подумала, что он его выбросил, но в мусорном ведре не нашла ничего, напоминающего целый торт. А представить Никиту, спускающего торт в унитаз по кусочкам, отказывается даже мое воображение.

Я уже знаю от Оливки, что о нас с Топольским ходят самые разные слухи, но никто точно ничего не знает. А главное, никто понятия не имеет, как оно есть на самом деле.

Больше всего я боялась, что все узнают о том, что было на собрании, но похоже Никита говорил правду. Никто из членов клуба не станет распускать сплетни, это не в их интересах. Тайный закрытый клуб на то и закрытый, чтобы оттуда не просачивалось ничего лишнего. А додумывать никому не запрещается.

Никита выходит из машины, окликает меня.

— Маша, подожди! — и когда я останавливаюсь, подходит и берет за руку. — Пойдем.

В памяти всплывает, что он точно также водил за руку Лию. Ну пусть не так же, пусть больше держал за локоть или подталкивал. Настроение портится, но подумать об этом не успеваю. Никита переплетает пальцы, и у меня внутри становится горячо-горячо, а кровь начинает бежать втрое быстрее.

Не хочу, чтобы он это заметил, инстинктивно дергаю рукой. Но Ник держит крепко, и в учебный корпус мы входим почти как настоящая пара.

В ушах у меня стоит непонятный гул, сердце глухо стучит в груди. На пороге от волнения спотыкаюсь, Топольский меня придерживает.

— Не спеши, мы не опоздали, — говорит так, чтобы слышала только я.

Доводит до аудитории и когда хочет забрать руку, мне вдруг становится страшно. Сжимаю пальцы, не отпуская, на долю секунды наши взгляды скрещиваются.

— Не бойся, Маша, они ничего не могут тебе сделать при всех, — говорит он негромко.

— Браслет, — отвечаю одними губами. Наверное, у меня слишком испуганные глаза, потому что Никита не уходит.

— Теперь они играют со мной. Не с тобой, — Ник аккуратно высвобождает руку, делает вид, что меня целует в висок. На самом деле на миг ныряет в волосы. — Я заберу тебя на перемене.

Кто мне искренне рад, так это Оливия. И я ей очень рада. Мы бросаемся обниматься, и я испытываю острую тоску по своей жизни в кампусе. Даже по дежурству в столовке скучаю.

Оливка скользит взглядом по моей руке, останавливается на браслете. Осторожно касается его пальцами, смотрит непонимающе. Молча несколько раз закрываю и открываю глаза.

Еле заметно качаю головой, показывая, что не могу говорить, она понятливо моргает.

Потом. Мы обязательно потом поговорим.

На большом перерыве Оливка бежит в столовку, а меня в коридоре ждет Никита. Снова переплетает пальцы, и у меня снова кровь начинает стучать в висках. Ничего не меняется, а я так надеялась, что привыкну...

Мы тоже идем в кафетерий, занимаем тот же столик, за которым всегда сидел Топольский. Он отходит к кофемашине, а я смотрю, как Оливка быстро наполняет тарелки.

Так странно находиться по эту сторону раздаточной стойки — все выглядит совсем иначе, чем оттуда. Никита ставит передо мной порцию латте, я делаю глоток и чуть не давлюсь, потому что у стойки вижу Райли. Он что-то говорит Оливке, и моя подруга меняется на глазах.

Щеки розовеют, она смущенно улыбается и бросает на Райли восторженные взгляды, хлопая своими длинными ресницами.

?????????????????????????? Дурочка. Какая же она доверчивая дурочка!

Порывисто встаю и тут же плюхаюсь обратно, буквально за шею притянутая Никитой.

— Нет, Маша, не вздумай, — шипит он на ухо, — ты не должна ей ничего говорить!

— Но этот подонок к ней подкатывает, — говорю чуть не плача. — Это же не просто так, Никита? Он хочет втянуть ее в Игру?

Ник чуть заметно кивает, но продолжает меня держать.

— Мы ничего не можем сделать. Мы в Игре, — продолжает говорить он на ухо. А со стороны, наверное, кажется, что мы сейчас у всех на глазах начнем целоваться. — Я же тебя предупреждал.