Каждая часть меня восстала. Меня тошнило. Я хотела спрятаться. Хотела кусаться, рвать и убивать.

Но все, что смогла сделать, это быть рядом с ней, когда она исчезала на моих глазах. Каждый удар ее сердца извергал все больше горячего алого на ее грудь, медленно погружая ее в глубокий темный сон.

В комнате было тихо. Никто не кашлял, не смеялся, не говорил.

И в тот последний момент, когда последний жалкий удар сердца несчастной девушки отбросил ее от живой к мертвой, искра, покалывание, всезнающее шестое чувство излучались, как колокольчик.

Ее душа сбежала.

Она была свободна.

Закрыв глаза, я обнаружила, что мне не нужно бороться со слезами или тошнотой. Я онемела. Онемевшая, холодная и ужасно злая.

«Вы будете страдать за свои грехи. Вы будете смотреть, как вас будут разрывать по частям, как вы разрывали других».

Ярость скрутила мои внутренности, как будто во мне гнездился клубок змей.

— Я убью тебя собственноручно, — прошипела я. — Я отомщу за эту бедную девушку и вырву твое почерневшее сердце.

Рубикс рассмеялся, когда Кобра отпустил волосы девушки, отбросив ее в сторону, как будто та была мусором. Ее тело было изящным даже после смерти, томясь на плитке, как убитая горем балерина после злополучного свидания.

— Ты недостаточно сильна, чтобы убить меня, милая принцесса. И никто другой. Ты ходячий труп, как и мой сын. И пришло время отправить ему сообщение, которое он никогда не забудет.

Он зверски схватил меня за грудь перед своими людьми.

Я ахнула.

И подавила приступ рвоты.

Мои губы поджались от отвращения.

Но я не доставлю ему удовольствие и не заплачу. Мое тело было всего лишь инструментом. Это была моя душа... мой разум... это была истинная часть того, кем я была. Пока я оставалась неприкосновенной внутри, он не мог причинить мне боль так, как хотел.

Его пальцы дернули мои соски.

Боль была горячей и всепоглощающей, но у меня бывало и похуже.

Любой мог видеть по шрамам, украшающим мое тело, что я пережила боль.

«Я для них непобедима».

Потому что я пережила намного больше, чем они.

В моем животе закипел смех. Я проглотила это. Я могла быть достаточно сильна, чтобы выдержать все, что случится дальше, но не была настолько глупа, чтобы противодействовать им, доказывая, что я непробиваемая.

— Что случилось, Клео? Неужели мой сын такой плохой любовник, что превратил тебя в фригидную?

Я не могла дышать. Не могла облизнуть губы, не почувствовав вкус убийства.

Я промолчала.

Рубикс хмыкнул себе под нос, когда его рука собственнически скользнула по моему животу. Ударяя меня по лодыжке ботинком, он заставил мои ноги раздвинуться, когда его рука обхватила меня.

Я напряглась — ничего не могла поделать.

Какой бы отстраненной я ни была, это все равно было прямым нарушением того, к чему разрешалось прикасаться только моему любовнику.

— Ах, значит, ты все-таки жива.

Пальцы Рубикса пошли дальше, задирая мою футболку.

Я сильнее задышала через нос, изо всех сил стараясь скрыть свое стремительно нарастающее отвращение.

Его язык обвился вокруг моей мочки уха, всасывая ее в ужасно влажный рот.

«Я не здесь».

«Я далека от этого».

Мой разум — на этот раз — повиновался мне. Он переместился назад во времени, променяв этот чудовищный Клуб на тот, где я выросла счастливой и беззаботной. «Кинжал с розой» когда-то был веселым местом — святилищем, полным любви и смеха.

Я здесь влюбилась.

Здесь меня готовили для моей судьбы.

Мой отец знал, что не может отдать мне Клуб. Я была девушкой. Но я была его единственным ребенком. Президентство было кровью, а не голосами. Следовательно, человек, которого я бы выбрала своим, стал бы следующим президентом.

Артур был бы президентом.

Мое сердце истекало кровью. Была ли я причиной того, что Рубикс сделал то, что он сделал? Была ли ревность к будущему сыну достаточно высока, чтобы подтолкнуть его к таким ужасным вещам?

Мои конечности превратились в камень. Причина была такой поверхностной — такой напрасной. Как можно было завидовать своей семье?

— Ты получил то, что хотел, правда, Рубикс? — холодно сказала я.

Мужчины за столом замерли, пытаясь услышать, что я говорю.