Шрифт:
И я никогда не смогу избавиться от боли внутри.
Не в силах больше выдерживать ее молчание, я взял ее лицо в ладони. Моя головная боль усилилась, перешла в пульсацию за глазами и в ушах.
Я осторожно потряс ее.
— Клео, мне нужно, чтобы ты проснулась.
Ничего.
Мой взгляд упал на фотографию, выглядывающую из-под ее плеча.
«Что за?..»
Мое сердце перестало биться, когда я поднял ее.
На фотографии были все мы. Родители Клео, мои родители и мой брат. Я вспомнил тот вечер. Горячий и душный — весь Клуб собрался вместе, чтобы отпраздновать неожиданную удачу. В то время я понятия не имел, как они зарабатывают. Торн Прайс не занимался торговлей шкурами или оружием, но он был не против наркотиков. Теперь я предположил, что кокаин был объяснением внезапно накопленного богатства.
Это был отличный вечер смеха, веселья и таинственного поцелуя в щеку от смелого Лютика.
Я замер.
Образ был не просто воспоминанием, а еще одним гребаным посланием.
Перевернув фотографию, я сразу узнал царапающие каракули отца.
Артур,
Это только начало. Ты думал, что неприкасаемый, что можешь переиграть меня. Ты думал, что сможешь спрятать ее. Я все время был на шаг впереди твоих гребаных бесполезных планов.
Ты можешь забрать ее домой, но она никогда не будет в безопасности.
Пока ты не умрешь.
Тогда я сделаю ее своей и подарю ей жизнь, для которой она всегда была предназначена.
Королева моего гребаного Клуба, а не твоего.
До дня твоей смерти, сынок.
У меня перехватило горло от ярости, настолько сильной, что я с трудом дышал. Мне не хотелось признавать это, но я недооценил своего отца. Я был слишком высокомерен, думая, что могу стереть его с лица земли в удобное для меня время, не беспокоясь о том, что у него такие же планы.
Я не воевал.
Но мы были похожи.
Яблоко от яблони.
Грассхоппер внезапно присел рядом со мной. Пена прилипла к его ирокезу от огнетушителя, лицо почернело от копоти. Пламя не было, его больше не существовало.
Не говоря ни слова, Хоппер прочитал сообщение.
— Вот дерьмо. Гребаный ублюдок изобретательнее, чем мы думали.
Я кивнул, сжимая фотографию в кулаке. Мне не хотелось снова смотреть на изображение. Он просто испортил все мои счастливые воспоминания.
— Я хочу его смерти, Хоппер. Я так чертовски хочу этого.
Глядя на Клео, я не мог дышать при мысли о том, что мой отец выиграет и заберет ее, как свой приз.
«Я никогда не позволю этому случиться».
— Он уже труп, чувак, — Хоппер положил руку мне на плечо, его голубые глаза остановились на Клео. — Скорая помощь уже в пути. Тридцать минут.
Подняв глаза, я заметил слоняющегося Мо.
— Дай мне чертово одеяло.
— Сейчас, — Мо коснулся своего виска в нерешительном приветствии и бросился в дом, который они вскрыли в поисках одеяла.
Прижав большие пальцы к глазницам, я пожалел, что не могу ослабить давление в голове. Просто проткнуть это дерьмо и позволить боли как-нибудь уйти.
«Держи себя в руках еще немного».
Опустив дрожащую руку, я обхватил Клео за щеку.
— Тридцать минут — это слишком много.
Клео пошевелилась, заставив мое сердце биться чаще. Ее губы приоткрылись, когда вырвался хриплый стон. Ее лоб нахмурился либо от боли, либо от кошмаров.
«К черту это».
Я не мог сидеть здесь и ничего не сделать.
— Где это проклятое одеяло? — пробормотал я.
Как будто услышав меня, Мо появился и бросил мне свернутое черное одеяло.
Наклонившись над Клео, я поднял ее плечи и изо всех сил старался обернуть ее и скрыть наготу. Как только накрыл ее перед, накинул остатки на ее бока и плотно заправил под нее. Я ненавидел получившееся — она выглядела так, как будто была одета в саван, готовый к погребальному костру.
Я стоял прямо над ней. Следующая часть убьет меня. Мне нужно было ее забрать.
«Не делай этого».
Я проигнорировал свой внутренний голос. Моя работа — мое право — увести ее отсюда. К черту сотрясение. Я буду бороться с болью, потому что, черт возьми, ни один мужчина к ней не прикоснется.
Пригибаясь, я обхватил руками ее шею и колени и тяжело вдохнул.
— Килл, ты уверен в…
— Занимайся своим проклятым делом, — прорычал я. С криком агонии я поднял Клео с земли.
Она почти ничего не весила, но даже от малейшего надавливания моя голова ревела сиренами и болела сильнее, чем я думал, что смогу вынести.