— Анэ! — громко позвал Сазуки чародейку, готовясь забраться на кабину. — Что с тобой?

— Всё хорошо, — Матзумото посмотрела на Нагинаву и подбежавших друзей и улыбнулась сквозь слёзы. — Займитесь делом, а то возложили всё на хрупкие женские плечи.

Сазуки застыл, увидев в наполненных яростью глазах что-то родное. Что же такого произошло в жизни этой своенравной чародейки? В эту минуту все её душевные раны будто открылись, и боль, спрятанная в глубинах сердца, с этим огненным вихрем вырвалась на свободу.

— Ты чего? — Чен, услышав свист пуль над головой, хлопнул наёмника по спине. — Дым скоро рассеется! Анэ, прячься!

Сазуки оживился и погнался за уцелевшими беглецами, но через несколько метров остановился и оглянулся на Анэ — чародейка смотрела из кабины в его сторону полными слёз глазами, но взгляд её казался потерянным, устремлённым в пустоту.

Чен подобрал возле обгорелого трупа пистолет-пулемёт, выбрался из-под пелены дыма и спрятался за ближайшим контейнером. Откашлявшись, он выглянул из-за угла и метко скосил первого дозорного — тот перевалился через ограждение и полетел вниз. Увидев выскочившего из горящего барака мужика с дробовиком, каратист рванул к нему, зашёл за спину и подставил под пули. Ответной очередью Лу изрешетил второго дозорного и огляделся по сторонам — вихрь Анэ обрушил часть стены вокруг лагеря и медленно распадался на огненных мушек, оседавших в грязь.

Посмотрев на тлеющие трупы, выжженную землю и развалины бараков, Матзумото сжалась на сиденье и закрыла лицо ладонями, будто стыдилась того, что наделала. На смену ярости пришло опустошение.

Три амбала обежали горящие ящики и увидели нетронутый лесовоз.

— Это наш шанс! — первый радостно потёр руки. — Давайте сваливать отсюда!

— Не так быстро! — Сазуки перемахнул через огонь и встал на пути противников. — Вы за всё заплатите!

Нагинава ненавидел подонков, ставивших себя выше закона, но сейчас желание прикончить их настолько захватило, что забылась причина, по которой он проник в этот лагерь. Глаза наёмника горели, а сердце билось так, словно пыталось выбить рёбра из грудной клетки. Вены на лице набухли, и с губ слетело тихое: «Всех уничтожу».

— Прикончим этого клоуна! — крикнул первый амбал, достал из-за пояса мачете и бросился на наёмника.

Сазуки побежал ему навстречу и в нужный момент упал на бедро, чтобы проскользить по грязи. Точный удар катаны — и громила лишился ног.

Второй лесоруб собирался втоптать голову Нагинавы в хлюпавшее под ногами месиво, но тот откатился в сторону и вонзил лезвие противнику в бок.

Последний залез в кабину и принялся искать в бардачке ключ зажигания. Как назло, его там не оказалось, а посмотреть в других местах не дал забравшийся на подножку противник.

Сазуки уклонился от удара ножом, зацепившись за поручень в верхней части кабины, перехватил вооружённую руку лесоруба и дёрнул её изо всех сил на себя. Выбросив мужчину из машины, наёмник снова потянулся к ножнам.

Амбал умолял пощадить, но катана впилась ему в живот, а Сазуки с чувством выполненного долга ухмыльнулся.

Момо преследовал Килвуда и ещё одного лесоруба. Мчался без устали по скользкой грязи, огибая трухлявые пни и глубокие ямы — он не мог допустить, чтобы человек, повинный в смерти его родителей, сбежал.

Добравшись до глухой затопленной чащи, беглецы остановились — рисковать жизнью никто из них не хотел.

Момо, несмотря на усталость, крепко сжимал рукоять меча.

— За что ты убил моих родителей? — крикнул он в спину Килвуду.

Джек и его спутник обернулись.

— О чём ты? — нахмурился главарь лесорубов. — Помнится, два или три года назад мы грохнули в этом лесу двух лесников. Это были…

— Мои отец и мать. — Подростка затрясло от злости. Он вспомнил, как семья в последний раз собралась за столом: мама с лучезарной улыбкой кормила пернатых хлебом и пшеном, отец оживлённо рассказывал весёлую историю — его смех звенел где-то в глубинах памяти и медленно сменялся прощальным хрипом.

Килвуд оставался хладнокровным:

— Эти умалишённые заявились в лагерь, тыкали в моих людей ружьями и бормотали о душе планеты.

— За что ты их убил? — Момо не сводил с подонка глаз, лишь изредка поглядывал на обрез в его руке.

Килвуд понимал, что мальчугану не терпится пустить в ход клинок, и это забавляло.

— Я не собирался марать руки. Я хотел им заплатить, но когда разговор зашёл о деньгах, чокнутая баба чуть не пристрелила меня. Мой человек вовремя обезвредил её и взял в заложники. После мы решили сыграть в игру, так, для смеха, — сказали твоему папке, что если он доберётся до речки, мы оставим его жёнушку в живых. Ему немного не повезло.

— Что ты сделал с моей мамой, подонок?

— Ну… сам понимаешь, в лагере одни мужики, и они без женщин месяцами. Бросил я её в барак, а мои парни перестарались — задушили бедняжку.

Момо вспоминал слова родителей, и в душе всё переворачивалось наизнанку от кипящего гнева. Людская алчность не знает границ и рушит всю красоту вокруг. Даже человеческие жизни для этого подонка ничего не значат. Он принёс зло в это место и забрал тепло, что хранила семья лесников. Нет ему прощения!..