Шрифт:
– Там точно есть секретный ингредиент, я уверен. – Рахим щелкнул пальцами. – Что это? Текстура была потрясающей.
– Нужно добавить еще один желток и чуть больше коричневого сахара для влаги. – Я подмигнула. – Я пришлю тебе рецепт, если ты пообещаешь никому не показывать.
– Женщины в моем клубе по валянию расстроятся, но уверен, они поймут, – пошутил он.
«Калипсо Холл» в целом был пуст. Еще несколько людей находились за сценой, но в общей сложности здесь были только Рахим, который играл Тригорина, Лукас, его помощник и я. И, конечно, сцена с золотыми арками, море бордовых сидений, бельэтажи и балкончики в качестве нашей публики. Это был старый театр. Маленький и уютный, а еще здесь требовался ремонт. Но все равно я чувствовала себя здесь как дома.
– Та же сцена. Сначала. – Лукас барабанил пальцами по берету. – Хотя нет. Давайте с развязки сцены снова. Нам нужно закрепить ее, и прямо сейчас вы не сияете для меня. Сияйте, единороги! Сияйте!
Я знала «Чайку» наизусть. Каждое слово отпечаталось в моей голове. Я представляла стремления Нины каждый день. Чувствовала ее отчаяние по ночам, когда ворочалась в постели. Было в этом нечто освободительное, проникать в сознание вымышленного персонажа. Смотреть на мир через глаза встревоженной русской девушки из девятнадцатого века.
Мы сделали так, как нам сказали, сразу же переходя к развязке сцены. Рахим быстро произносил свои реплики, расцветая под светом ламп. Я последовала его примеру, оживая на этой квадратной и волшебной сцене, которая предоставляла мне больше свободы, чем кто-либо. Даже когда мы меняли сцены, торопились и делили по времени репетиции, я уже чувствовала себя, как она. Словно наивная, поверхностная девушка, которая верила, что влюбилась в писателя. Я толкаю Рахима в грудь, поднимаю руки в воздух и смеюсь как сумасшедшая, а потом кружусь вокруг своей оси, словно шторм.
Нина. Отчаянная, идущая на риски и мечтающая девушка из провинции.
Дверь театра вдруг распахнулась. Краем глаза я увидела существо, похожее на демона. Высокое и темное, заполняющее проход, словно бесконечная черная дыра.
Атмосфера в зале сменилась. Короткие волосы на моей руке встали дыбом.
Я заставила себя вернуть внимание Рахиму.
Соберись. Соберись. Соберись.
Тригорин и Нина ругались. Я выплевываю свои реплики. Но я больше не сияла под театральными огнями. Холодный пот собрался на затылке. Кто этот человек, который только что зашел внутрь? Это скучная закрытая репетиция без публики.
Лукас и его помощник все еще не заметили незваного гостя. Но, кажется, я отвлеклась на него, наблюдая, как он спускался вниз по лестнице к сцене. Он не один. Кто-то шел позади него. Его движения подобны тигриным – точные и плавные.
Тригорин находился на грани срыва. Нина продолжала наступать.
Я призналась Рахиму, что люблю его, что подарю ему ребенка. Мои глаза жгло от непролитых слез. Из-за этой части я все глубже копалась в собственных проблемах. Именно в этой части Нина смирялась со своим пустым и искусственным существованием.
Я посреди своего монолога – того самого монолога, который каждая начинающая актриса тренировала перед зеркалом, используя в качестве микрофона расческу, – и в этот момент краем глаза заметила, что Лукас вскочил на ноги. Он сорвал свой берет с головы и сжал его, как нищий, ожидающий, когда богач подойдет к нему.
– Стоп… Стоп! – Он маниакально покашлял. – Десять минут перерыв, ребята.
Рахим и я остановились. Мой взгляд нашел тех двух мужчин, которые зашли в театр.
Когда я увидела его лицо, острые черты его подбородка, черные радужки глаз, то нисколько не была удивлена.
Он был единственным человеком, который умудрялся одним взглядом вызвать у меня мурашки и сухость во рту. Одно его существование выворачивало меня наизнанку.
Арсен Корбин.
Он выделялся, словно койот в курятнике, одетый в пару узких черных брюк, туфли с кожаными ремешками и в кашемировый свитер. Может, слишком рано так говорить, но он не выглядел убитым горем с моего ракурса. Никаких явных предательских признаков – налитых кровью глаз, лохматых волос или даже легкой щетины.
Этот человек был одет с иголочки, недавно был у своего парикмахера, тщательно выбрит и прекрасно вписался бы в какой-нибудь модный гала-концерт.
Мне хотелось сорваться на него. Накричать ему в лицо. Сказать ему, что он ужасный человек, так как вел себя невыносимо в ту ночь, когда мы узнали о гибели наших возлюбленных.
– Уинни? – Лукас в нетерпении выгнул бровь. – Ты слышала, что я сказал?
Он хотел, чтобы я ушла. Что бы здесь ни происходило, это не для лишних ушей. Но я не могла сдвинуться с места. Мои ноги застыли на старой деревянной сцене.
– Она слышала. Ее ноги, наверное, затекли так долго стоять. – Я услышала легкие смешки Рахима. Он протянул мне руку и утянул за сцену. Мои каблуки застучали по деревянному полу.