– Костя? – Лиза несколько озадачилась, поймав на себе мой странный, не к месту восхищенный взгляд.

Я шагнул навстречу, быстро сокращая расстояние между нами. Подлетев к супруге, обвил руками, склонился и долго, нежно целовал. Она удивилась моему порыву, но утонула в моей внезапной ласке.

– Костя, почему вдруг? – наконец произнесла она, всматриваясь в лицо и тщетно пытаясь разгадать причины моего нечаянного желания.

– Просто люблю тебя. Крепко-крепко. Сильно-сильно, – прошептал я, опять потянувшись к ее губам.

Но Лиза подставила щеку и обняла меня, притянула к себе. Я также крепко-крепко, сильно-сильно, как люблю, заключил ее в свои объятия, уткнувшись лицом в плечо.

– А кто-то ушел или пришел? – из гостиной показалась Ариша и, стоя на пороге, смотрела на нас, обнимающихся родителей.

– Папа ходил прогонять злых демонов. Чтобы они не украли у него такую хорошенькую девочку. – Я широко улыбнулся, глядя на старшую дочку, и присел перед Аришей, притянул к себе, гладя по волосам.

– А их нельзя было перевоспитать, чтоб они стали хорошими? – Арина задумчиво посмотрела на маму и обвила мою шею своими крохотными ладошками.

– Нет. Они уже неисправимы, – вздохнул я, целуя дочь в лоб и вдыхая аромат волос, пахнущих детским ягодным шампунем.

– Пап, ну у меня мультик, я досмотреть хочу!

Дочка вывернула голову в сторону телевизора, где всем известный голубо-серый кот гнался по дому за всем известным коричневым мышонком, стреляя в него из ружья.

– Иди, конечно. – Я опустил руки, и Ариша быстрее ветра вознеслась на диван. Это сейчас она не понимает ценность каждого мгновения, которые проводят рядом друг с другом родители и дети. Ну ничего. Вырастет, станет старше, осознает, как важен каждый миг лишних, беспричинных объятий.

Я распрямился и посмотрел на супругу. Та уже не была удивлена. Она не станет спрашивать меня мотивы, побудившие с внезапной нежностью отдаться ей и Арише, ведь видел я их, по меркам здешнего времени, несколько секунд назад. Ей приятно чувствовать мое тепло, мою защиту, мое внимание.

Я прошел в детскую к Танюше и склонился над ее кроваткой. Младшая дочка активно двигала соской. Я осторожно взял ее на руки, вручив в ладошки игрушку. Одной рукой дочка пыталась взять ее, но еще не научилась цепкости, поэтому погремушка звонко упала обратно в ее кроватку. Танюша даже распахнула глазки, услышав внезапного происхождения звук, еще не понимая, как и откуда он мог взяться. Тогда она обхватила мои пальцы. Я посмотрел на ее крошечную, почти кукольную ручку в моей большой ладони, склонил голову и поцеловал малышку в лобик, круглый, мягкий. Если бы здесь, в Москве, реально прошел месяц, я бы не узнал Танюшу: она немного бы вытянулась, прибавила кило. А так еще крошка. Как здорово осознавать, что я не пропустил третий месяц ее жизни, оказавшись затянутым в водоворот чудовищных событий Изнанки, и вернулся точно в срок, чтобы радоваться Танюшиным новым открытиям вместе с ней.

– Скажу только тебе одной. По секрету. Ты даже пока маме не говори. И старшей сестре тоже, – зашептал я малютке на ушко, покачивая на руках. Дочка шевелила головой в мою сторону. – Я настоящий волшебник. Сам не ожидал. Но это правда. Я всегда буду с тобой. С Аришей. С вашей мамой. Всегда. Я наколдую волшебный мир, где нам и всем людям на планете будет хорошо. И никто никогда не будет расстраиваться.

Дочка широко улыбнулась и радостно пискнула, видимо, одобряя мои намерения. Изо рта выпала соска, хорошо, что не на пол, а ей на грудь. Я вернул ее Танюше, и она опять активно задвигала ею. Положив дочку обратно в люльку, я ударил пальцами по висящей над ней карусели разноцветных цветочков. Танюша, опять стараясь зацепить пальчиками погремушку, неотрывно смотрела за круговыми движениями улыбающихся бутонов над головой. Обернувшись, я увидел застывшую в дверях детской Лизу. Она тепло смотрела на меня. Я приблизился, коснулся ладонями ее лица.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она.

– Ты и так всё знаешь, – прошептал я, слегка мотнув головой. Просто наслаждаясь моментом. Просто стоя рядом с самым дорогим человеком на свете.

Верю: невозможно одними только поцелуями, объятиями, прикосновениями, как бы искренни и глубоки они ни были, выразить всю благодарность, заботу, нежность, которую испытываешь к любимому. Бессилен любой язык. Чувство – огромно, а человечество так до сих пор и не изобрело то монументальное, чем можно измерить любовь. Так тянешься к своему избранному, возлюбленному, что хочешь жить с ним на одну душу, одно сердце, чтобы вы были друг в друге, одним человеком и одновременно как бы двумя разными.

Слишком масштабные мысли иногда лезут в мою голову, которые я никогда не разрешу. Видимо, потому, что не люди изобрели и измеряли чувства и эмоции, а оттуда, сверху, на нас рассыпали эти небесные дары, которые мы впитали, пытаясь постичь непостижимое, думая когда-нибудь разгадать тайну самого очевидного и неоднозначного, обыкновенного и загадочного в этой жизни чувства – любви.

Лиза шевельнулась. Вынырнув от ее движения в полудрему, не открывая глаз, я придвинулся ближе и уткнулся ей в шею. Она обвила мою руку и прошептала: «Спи…». Сонный, я промычал ей нечто нечленораздельное в волосы и вскоре опять заснул. А она водила пальцами по моему порезу на ладони, гадая, откуда он мог так быстро появиться и также быстро зажить, до тех пор, пока тоже не провалилась в сновидения.

И я был счастлив, зная, что сегодня засыпаю, обнимая ее, и завтра проснусь с ней же в обнимку, и опять лягу спать с ней, и опять проснусь с любимой.

Больше мне ничего не надо.

– Вам мало моих объяснений и доказательств?

Меро взволнованно ступил вперед перед членами Совета и комиссией лекарей, опираясь о кафедру. В горле пересохло от долгих и подробнейших объяснений. Он молча обвел присутствующих глазами. Кажется, никто не хотел встречаться с ним взглядом. Все либо задумчиво смотрели на свои сложенные руки, либо с умным видом аналитиков осмысливали только что представленное Меро. И только Милиан, сидевший в стороне у окна, прислонившись к стене, прямо смотрел на него.