Байки быстро расходились по округе, слова летели с письмами, рассказы перемещались на многие-многие мили ногами взводов и рот. С ними кралось ещё кое-что – часовая бомба, запущенная им намеренно: «Командующий Элерт Катлер будто бы на стороне антимонархистов». В итоге слухи доберутся до столицы, осядут на ушах и языках – очередное полено в пожар, очередной нож в спину империи.

Он знал, что за этим последует, – после известия об объявлении «Призраков» в розыск даже не сомневался, – и с наслаждением ловил весёлое улюлюканье парней и беззлобное подтрунивание над ними девушек – счастливые минутки затишья.

Осгюр, тоже одетый в белый халат, в очках, добрался до середины палаты. Его хмурость чувствовалась издалека, и, перехватив взгляд Элерта, он покачал головой, что-то прошептал Гиль, молоденькой ассистентке полевых хирургов, и та поторопилась к койке командующего.

— Генерал Партлан приехал, – сказала она шёпотом.

— Мне выйти его встречать? – приподнял он брови.

Девушка смутилась.

— Он справлялся, где вы.

— Для него – умер. Мы все тут умерли по его приказу. Госпиталь-привидение.

Густо покраснев, она запротестовала:

— Что вы такое говорите, командующий? Какие-то у вас плохие шутки.

— Не принимай близко к сердцу, Гиль. Меня с утра на чёрный юмор тянет.

Он переложил костыль к изголовью койки. Солдаты, рубившиеся в карты по соседству, прервались и тяжело уставились на единственный вход в палату. Послышалось злобное: «Сукин сын! Я б ему зубы выбил, да под трибунал неохота – генерал же!». Кое-кто сжал кулаки. Элерт их прекрасно понимал. Он проверил приказ на тумбе. Штампы, подписи – всё, как надо.

— Вот что, Гиль, – сказал он бодрым тоном, – у меня нога разболелась. Я к нему не доковыляю. Захочет обстановку выяснить – найдёт.

С ближних коек донеслись одобрительные смешки. Он с судьбой заигрывал. Партлан от ярости фуражку сожрёт. И накажет. Как пить дать велит под стражу взять, но Элерт с ним церемоний разводить не собирался. Не после стольких месяцев мясорубки.

— Передай: командующему доктора ходить подолгу запретили.

Девушка неуверенно стиснула ткань передника. Она осознавала то же, что и остальные: генерал из него душу вытрясет, как только доберётся.

— Хорошо. Я передам.

Лис моргнула, мгновенно «вынырнув» в реальность. В затылке кольнуло – от него расползалась неприятная пульсация. Она же отдавала в районе бедра – побочный эффект видения.

Девушка помассировала мышцы. Дар наконец-то поддавался ей. Как ребёнок привыкал держать ложку, она приноравливалась контролировать «походы» в прошлое. Слабовато, с натяжкой – да, зато не увязала в нём, будто слепой котёнок в дёгте.

Обдумать увиденное ей не дали. Из коридора долетел непонятный гомон. Она обратилась в слух. Разбуженный руганью Катлер сел и, надев сапоги, тоже прислушался.

— Которое купе? Показывай!

Он вынул пистолет из кобуры ровно в тот момент, когда дверь распахнулась и в проходе возник человек с винтовкой. Выстрел толкнул «визитёра» назад. Он сполз по стене, дёрнулся и затих. Истошно завопили женщины. Заплакали дети. На погибшем была старая поношенная форма полицейского. Имперские нашивки оторвали. Вместо них нацепили красно-чёрные звёзды.

Опасность Лис, скорее, почуяла, чем увидела, и дёрнула канцлера вниз, на пол, одновременно со стрёкотом винтовочной очереди. Засвистел воздух – пробило стекло. За шумом она лишь через пару мгновений разобрала болезненный вдох. Сбоку от неё возникло напряжённое, бледное лицо Катлера. Потом прозвучал второй выстрел, чей-то крик – и оно пропало в темноте. От неожиданности девушка решила, что задело её, что она теряла сознание, – от груди, под мышкой, растекалось тепло, – но это поезд зашёл в туннель. И ранили не её.

Она наощупь нашла его плечи. Через сжатые зубы рванулся стон.

— Вы убили его? Куда попала пуля?

— Наверное. Надо проверить, – процедил он приподнявшись. – В руку. Порвите простынь на повязку, я…

Его оборвал грохот. Заложило уши. Огромная махина поезда содрогнулась, заскулила диким зверем, заскрежетала. Их подкинуло, бросило в разные стороны – и Лис увидела перед собой потолок вагона. Боль оглушила её. Она погрузилась в неё. Отдалась.

— Лис! Тише! Не шевелись.

Откуда-то проникал яркий свет. Девушка зажмурилась и невнятно замычала. На секунду ей представилось, что она погружается на дно океана и никак не может утонуть: лёгкие не заполнялись, воздух не заканчивался. Тело не подчинялось. Оно было неподъёмным. Во рту сохло.

— Ч-что?..

— Не шевелитесь, – повторили строже. – Я вас высвобожу.

Она подчинилась. Кое-как приоткрыла глаза. Темнота пропала. В пустой проём заливалось солнце. Они лежали на боку. Точнее, не они – часть состава.

Канцлер склонялся над ней. Разорванная рубашка свисала лоскутами, под ней обнажались старые травмы, и девушке примерещился звон цепей из тюремной камеры, тяжёлая поступь надсмотрщика… Слёзы потекли против воли – эмоции внезапно заключили в кокон, как если бы её саму приковали к полу перед палачом.